Отправлено: 05.12.15 22:43. Заголовок: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА

"Перестройка - это перестройка" - так я ответил на вопрос тети в мае 1987 года, как я понимаю перестройку. Ответ был детски гениален: перестройка как явление советской истории самодостаточна и вовсе не обязана выполнять прихоти извне. Почему цветок прекрасен? Просто так.

Сейчас - 28 лет спустя - мне хотелось бы покопаться в оценках данного исторического периода. И начну я с Дмитрия Травина - нашего питерского публициста.


РЕЦЕНЗИЯ НА ТРАВИНА

В 2006 году в четырех номерах журнала «Звезда» питерский политолог и экономист Дмитрий Яковлевич Травин опубликовал свои «Хроники пореформенной России: от расцвета до отката».

http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/1/tra11.html
http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/2/tra10.html
http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/3/tra10.html
http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/4/traq9.html

Писать о перестройке – коротком, но самом ярком во всей истории России (от полян, где князь Игорь собирал полюдье, до скучного провинциализма современного Нечерноземья) периоде очень сложно. Прежде всего, потому, что перестройка уже обнаружила и будет обнаруживать впредь неисчерпаемую способность к самоинтерпретациям (например, ее, совершенно обоснованно, можно считать – причем одновременно – и концом, кризисом, гибелью советской цивилизации им. Кара-Мурзы, и в то же время точкой ее наивысшего развития). Эти самоинтерпретации перестройки могут быть востребованы любым ее историком, приведены в соответствие с его (историка) убеждениями; потому-то и нет в России исторической науки западного масштаба, что убеждения историка слишком уж довлеют над его материалом; сам же себя историк может утешить только тем, что историю все равно все и всегда фальсифицируют, а чтоб не ошибиться, сфальсифицирует в качестве доказательства своей правоты сам, причем в открытую, нагло и осознанно. Как тут не завернуться в спасительную тогу материализма: бытие существует вне нас и наших знаний о нем. Также влияет время, его запросы (помню, как впечатлил меня анализ интерпретации причин ссылки Овидия на Понт разными эпохами: галантной, революционной, философской – об этом я прочел в 1991 году в предисловии к академическому изданию «Писем с Понта» в серии Литературные памятники). Травин написал это в 2006, но держу пари, сейчас он прошелся бы по своим заметкам с критическим карандашом. Я уж не говорю о том, что профессиональный угол зрения также будет оказывать самое негативное влияние на исследование, но тут уж никак – как в стробоскопе приходится рассматривать эту чашку с разных сторон.

Наверное, из всех, кто когда-либо писал об СССР (включая западных советологов – там тоже бараньих голов не меньше, чем в Институте марксизма-ленинизма), ближе всего к реальной оценке событий такими, как они есть на самом деле, подошел А.А.Зиновьев в своих раннеэмигрантских очерках. Но Зиновьев не выдержал «зияющих высот», рухнул, а когда его предмет приказал долго жить, расстроился, обиделся и начался «мстить» (как иначе объяснишь его «путинофилию» в последние годы жизни). Это даже неприлично и нелепо выглядит: вроде публичных оскорблений ученого-античника в адрес немцев за то, что их предки разрушили Римскую империю. Мне всегда хотелось продолжать держать марку зиновьевского подхода (хотя я не математик, а гуманитарий, и «марка» - это не какие-то принципиальные соглашения с тем же Зиновьевым, а просто свобода от фрэнсисбэконовских «идолов», увы, слишком далеко уводящих историка от предмета: у него нередко сначала Сталин – вождь мирового пролетариата, потом Сталин – русский православный император, а под конец русский православный император – вождь мирового пролетариата). Единственный аргумент, который мог привести Зиновьев (и его эпигоны в оплакивании СССР) – это личная заинтересованность человека, сидящего на бомбе, в описании тонкостей химических процессов, протекающих внутри бомбы при ее взрыве, но личное отношение к предмету исследования вообще противопоказано ученому, особенно, гуманитарию. В конце концов, все люди индивидуально смертны, но умудряются думать о чем-то еще.

Травинский очерк заинтересовал меня попыткой непредвзятого – именно в этой отрешенности от личного отношения (так трудно дающейся, кстати, верующим ученым в силу их обличенного (противоположного безличному миру атеистов) космоса – анализа перестройки. И во многое у него получилось. Хотя не везде, но ошибки человека, идущего правильным путем, гораздо интереснее, чем правота заблуждающегося.

Травин – журналист, и он неизбежно начинает свой очерк с эффектной сцены:

цитата:

Бывают моменты истории, концентрирующие в себе целые десятилетия. 19 сентября 1978 г. генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выехал на поезде из Москвы в Баку для участия в неком рядовом мероприятии, которое давно уже никого не интересует. Поздно вечером того же дня состав остановился в Минеральных Водах. Эта ничего не значащая церемониальная остановка, в ходе которой местный секретарь Крайкома должен был засвидетельствовать почтение партийному лидеру, спустя годы приобрела буквально-таки мистическое значение. Секретарем Ставропольского Крайкома КПСС был тогда Михаил Горбачев. Не пройдет и семи лет, как он сменит Брежнева на посту генсека. Впрочем, за этот короткий промежуток времени высший партийный пост поочередно займут еще два человека - Юрий Андропов и Константин Черненко. Что любопытно, оба они в тот момент тоже присутствовали в Минводах. Глава госбезопасности отдыхал на местных курортах и не мог упустить возможности лично представить Горбачева - своего молодого протеже - хозяину страны. А верный Устиныч, как обычно, сопровождал хозяина в поездке. По воспоминаниям Горбачева, встреча четырех генсеков - одного действующего и трех будущих - была бессодержательной. Брежнев, уже начинавший превращаться из жизнелюба и сибарита в несчастную полуживую мумию, больше думал о своем здоровье, нежели о делах Ставропольского края. Вялый Черненко, судя по всему, не думал ни о чем. Хитрый Андропов умышленно предоставлял инициативу Горбачеву. Сам же Горбачев, наверное, с непривычки несколько робевший, так и не смог расшевелить Брежнева.

Ох уж эти журналисты!.. Всегда считал, что погоня за дешевыми эффектами и символами только отвлекает от сути дела. Но, ладно, раз уж такое случилось, попробуем поиграть в предложенную Травиным игру:

цитата:

Итак, представим себе на минутку, что картина реального развития событий вдруг пронеслась перед глазами Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева 19 сентября 1978 г. Как каждый из них отреагировал бы на внезапно открывшиеся перспективы? Думается, Леонид Ильич был бы наиболее спокоен. Многое из увиденного он вряд ли бы понял, но, скорее всего, обстановка обретенного элитой олигархического комфорта доставила бы ему удовольствие сродни тому, которое он получал, завалив на охоте упитанного кабанчика. Константин Устинович с некоторым волнением стал бы изучать реакцию шефа, но убедившись в спокойствии Брежнева, принял бы свершающееся как должное. Юрий Владимирович в первый момент был бы очень раздражен. Система, выходящая из-под контроля и развивающаяся по присущим ей самой законам, никак не укладывалась в его голове. Претендующий на интеллектуализм, Андропов почувствовал бы себя ущемленным, как азартный игрок, проигравший принципиально важную партию. Впрочем, удовлетворение от растущей в последние годы политической роли "органов", наверное, несколько смягчило бы его гнев. В настоящем шоке пребывал бы лишь Михаил Сергеевич. Уж он-то в то время совсем не ожидал от себя ничего подобного...

А может быть, случилось бы нечто иное? Все четверо дружно заявили бы, что этого (распада СССР, краха социализма и т.д.) не может быть, потому что не может быть никогда – с той милой и неколебимой уверенностью в своей правоте, с какой православный патриот заявляет, что Россия не сегодня-завтра станет Великой Православной Самодержавной Монархией. Ведь прошлое не обязательно проигрывает будущему только на основании того, что прошлое не знает того, что знает будущее (это компенсируется, между прочим, тем, что будущее еще имеет недостаток забывать многое из того, что еще не успело забыть прошлое; а непонимание того, чем руководствовалось прошлое, приводит будущее в тупик исследования – перестает хватать данных). Существует классическая схема экзистенциализма: повзрослевший и (почему-то это считается синонимом) «поумневший» человек пишет себе самому в прошлое письмо, в котором покровительственным тоном разоблачает «ошибки юности» и «дает благоразумные советы». А что, если юный засмеет старого и выиграет у него спор, а его самого сочтет неправильным вариантом своей жизни? Но если все-таки четыре генсека не будут наивны, как православный патриот, и понимающе кивнут головами – это означает, что не все там (в 1978) было так просто, как нас пытается убедить в первом очерке Травин.

цитата:

Была ли у страны альтернатива? Этот вопрос часто задавали в конце восьмидесятых - начале девяностых. Сегодня, двадцать с лишним лет спустя после того, как Горбачев начал Перестройку, мы можем взглянуть на прошедшую эпоху другими глазами. Начнем с брежневского курса. В период переосмысления застойного режима сложилось мнение, что никакого курса в общем-то и не было. Дела шли самотеком, экономика перестала быть экономной, общество погружалось в бездну цинизма, а перевалившая за пенсионный рубеж верхушка уже "готовилась" к той "гонке на лафетах", которая началась в декабре 1980 года со смерти председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина. Пожалуй, с мыслью об отсутствии сознательно избранного курса можно согласиться. Брежнев даже с грамотой был не совсем в ладах, а уж в теориях развития общества вообще ничего не понимал.

И далее:

цитата:

Что же не позволило стране продолжить двигаться вперед "ленинским курсом" с брежневской спецификой? Обычно, когда ищут объективные причины наметившегося в начале 1980-х поворота, упоминают о падении мировых цен на нефть и эскалации гонки вооружений в период правления администрации Рональда Рейгана - наиболее непримиримо настроенного по отношению к СССР президента США. Так, в частности, Егор Гайдар отмечает, что "при радикальном - почти шестикратном (с ноября 1980-го по июнь 1986 г.) - падении цен на основные экспортные товары страна столкнулась с острым финансовым кризисом...". Судя по всему, эти факторы действительно существенно повлияли на царящие в умах советской элиты настроения. Но вряд ли можно говорить о том, что они имели принципиальное значение. Нехватка нефтедолларов, конечно, означала снижение возможностей для подкормки народа и, следовательно, дальнейшее падение популярности вождей, и без того уже ставших героями бесчисленных анекдотов. При демократии такое положение вещей опасно. Но было ли оно опасно при советской тоталитарной системе?.. Какое-то время мы полагали, что опасность существует. Мнение это покоилось на изучении революционного прошлого страны, на страхе, вызванном русским бунтом - бессмысленным и беспощадным. Ждали социального взрыва в 1992-1993 гг., когда людям, не вписавшимся в рыночные реформы, пришлось изрядно хлебнуть лиха. Ждали волнений после дефолта 1998 г., когда разом обеднела практически вся страна - от олигархов до одиноких стариков. Даже на волне неудач чеченской кампании, когда тысячи россиян стали жертвами бессмысленной бойни, многие опасались проявлений массового недовольства. Однако россияне каждый раз поражали аналитиков своей терпеливостью и даже индифферентностью, переходящей в пофигизм. Оказалось, что бунт - бессмысленный и беспощадный - это явно из другой истории, более сложной и пока что не до конца нами понятой. А в нашей нынешней истории падение жизненного уровня - еще не повод для революций. Или, во всяком случае, повод недостаточный. Так можно ли, глядя сегодня на эпоху середины 1980-х, сказать, что нехватка нефтедолларов объективно определяла наступление Перестройки? Если она что-то и определяла, то была, скорее, дополнительным аргументом для тех, кто стремился к осуществлению преобразований по совсем другим причинам. Примерно также можно оценить и фактор обострения гонки вооружений. В свое время, чтобы добиться паритета, Сталин вовсе не устраивал никаких перестроек. Напротив, он лишь туже затягивал гайки. Вся страна могла голодать, когда собирались средства на строительство военных (и полувоенных) объектов первых пятилеток. Целые районы могли отключаться от электричества, когда энергия требовалась создателям атомной бомбы. И ничего - народ терпел. Скорей всего, потерпел бы и в 1980-е, если бы власть в очередной раз решила закрутить гайки ради укрепления обороноспособности страны. Конечно, в век высоких технологий подобным образом соперничать с американцами нам было уже не под силу, но пару десятков лет назад таких тонкостей никто из советских вождей понимать еще не мог. Особенность эпохи состояла в том, что, прежде всего, сама элита не хотела сохранять систему.

Травин разводит далее руками и заявляет, что это «парадокс». Увы, парадоксально здесь не нежелание советской элиты продолжать застой, а странное непонимание самим Травиным советского менталитета (действительно, странно, ведь, когда рухнул СССР, Травину стукнуло уже 30 лет – мог бы и разбираться в таких материях).

Травин оценивает риски 1984 года с т.з. года 2006 года – года, столь примечательного, что автор этих строк вообще не смотрел тогда политических передач, руководствуясь доказательным принципом разоблачителей мировых заговоров: «И так все ясно». В 2006 году дождь нефтедолларов пролился над населением России, поход в ресторан, покупка машины, турпоездка уже не казались фантастикой, как в 90-е. То была эпоха практического материализма, с т.з. которой уровни революционности в доках и шлюзах мировой истории должны зависеть в обратной пропорциональности от удовлетворенности людей своей жизнью (хотя, как мы помним, Французская революция началась на фоне кризиса, куда менее серьезного, чем общеевропейский кризис начала XVII века или проблемы заключительного периода правления Людовика XIV). В 2006 средний «рысиянин» и не ждал большего, а впоследствии власть стала шантажировать его угрозой потери этих «завоеваний нулевых».

Нет, советский менталитет строился совсем иначе (и уж Травин мог это знать). Чего хотели люди нулевых? «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» - этот фаустовский афоризм отлично передает не только пожелания широкой публики десять лет назад, но и главную стратегию нынесуществующего в России режима. Когда я ознакомился с национально-иудаистическим менталитетом, меня неприятно удивила его (сравнительно с христианским, к примеру) смысловая замкнутость в области развития. Избранный народ исполняет заповеди. Если он их нарушает, его карают, и он – как маятник – должен возвращаться в «идеальное состояние»; враги захватывают «исконные земли», и их нужно возвращать, также возвращаясь к «первоначальному состоянию». И все, а по большому счету, как едко пошутил В.В.Розанов, разницы между местечковым Мойшей ХХ века и пророком Моисеем практически никакой. Но я несправедлив: это не иудаистическо-еврейская какая-то сущность; таков (замкнутый, неразвивающийся, стремящийся к замиранию – «изосоциозамыканию», как выразился двутел в романе С.Лема «Эдем») любой патриотизм – от патриотизма спрятавшегося в джунглях туземного племени до высокопарной мути сердобольных стратегов, которые нудят, а потом предлагают для спасения Родины самый дохлый вариант. Современной России некуда развиваться, отсюда и желание стерпеть все, лишь бы не было этого самого страшного изменения-развития. Для путина лично вообще важно не какое-то там развитие, или даже его отсутствие, а сохранение своей личной власти, под любым соусом и девизом, хоть на день.

Разумеется, советский человек мыслил иначе. В его сознании просто отсутствовали некоторые современные категории, но зато присутствовали другие. Во-первых, советский человек (таково уж завоевание революции 1917) никогда не мыслил категориями «элиты – массы». Это категория внесоветского мышления, и хотя лично для себя каждый отдельный советский человек желал чего-нибудь, скорее элитарного, чем массового, он мог всерьез обсуждать вопрос об обязанности главы государства и высших чиновников добираться до работы на общественном транспорте – и не только в 1990 году (поставьте такой вопрос перед современным… депутатом местного законодательного собрания, не то что перед министром, и вы сразу ощутите всю пропасть между советским и современным российским менталитетом). Причем, в полном соответствии с господствующим эгалитаризмом советская элита реально пополнялась от станка, а отпрыски высших руководителей (за редким исключением) вели самую заурядную жизнь, не смотря на то, что в СССР квазиинстинктом стало желание продвинуть детей на более высокий социальный уровень, сравнительно с родительским. Советский культ личности также понимается в наше время абсолютно неправильно. Это не была «традиционная любовь народа к царю». Это был совсем иной комплекс восприятий, базирующийся на революционной харизме (которую имели Ленин и Сталин, но не имели Хрущев или Брежнев). В СССР в Мавзолее побывали три человека – Ленин, Сталин и Котовский, и сторонники «монархической теории» должны и последнего зачислить в «традиционные иерархи». Во-вторых, никто в СССР 1978 года – ни элита, ни масса (а ведь между ними множество переходных групп, которые играют свои, очень важные роли в социуме) не согласился бы на «увековечение» застоя ценой отказа от изменения-развития. Та ностальгическая реакция, которая удивительным образом подвигала людей голосовать за Зюганова с целью «вернуть Сталина», родилась не ранее 1994 года и совсем в иных условиях. В-третьих, советский человек (вопреки утверждению Зиновьева) также умел мыслить дискретно. Одновременно самые упертые антисоветчики могли считать СССР самой неэффективной и отстойной страной, но и одной из самых высокоразвитых государств мира, и стоит лишь убрать коммунистическую надстройку, как… Это можно расценивать как инфантилизм эпохи перестройки, но он ничуть не более наивен по сравнению с желанием войти в советскую речку спустя 10-лет после ее полного обмеления или современного мнения, что один очень недалекий человек имеет «хитроумный план» и может «обмануть» весь мир, хотя бы потому, что высокодумные правители других стран погнушаются спуститься на уровень его примитива. СССР не для того создавался, чтобы увековечить застой, и «терпеливость» здесь совсем не при чем. В 1930-1940-х советский человек «терпел» вовсе не для того, чтобы увековечить застой, а ради прогресса, развития, которые считались имманентными признаками нашего социального строя.

Впрочем, можно пофантазировать на тему «долголетие Черненко» и т.п. Экономика СССР не знала бы того падения, которое пережила в 1990-х, но к 2000 году вместо половины американского ВВП, советский ВВП сокращается до его трети. По прежнему космос бороздят космические корабли, а пятимиллионная армия вооружена десятками тысяч ядерных боеголовок, но зато в провинциальных городах талоны на колбасу и масло, а импортные джинсы по прежнему стоят месячную зарплату. Нет безработицы, но каждый второй человек прогуливает и пьянствует на рабочем месте. Нет ни одной религиозной передачи по телевизору (три-четыре госканала), но вся (или почти вся) образованная часть общества ушла в иную реальность – любую: одни под видом Интернациональных бригад Эрнесто Че Гевары ловят фарцовщиков и теневиков и бьют им морды, другие объезжают Русский Север в поисках икон, третьи воображают себя средневековыми алхимиками или героями американской фантастики. Человек на партсобрании поет гимн КПСС, но думает о своей затерянной в центре Москвы изостудии с голыми натурщицами. И ведь потом все равно придется перестраиваться: не в 1985, так в 1995 или в 2005. Замкнутое сознание опять атакуют неумолимо тикающие часы истории.

В конце концов, советский человек полагал, что не он – служитель каких-либо «высших ценностей», а они – его бодрые кони, которых можно погонять в любом направлении. И в этом также отличие советского менталитета от «псевдотрадиционалистического», который прививается в России сейчас. Все это вместе взятое делает вариант общенационального «консервативного консенсуса» в СССР совершенно невероятным. А Травин с его «советами» затянуть пояса больше напоминает куратора из МВФ, чем вовлеченного в советский космос человека. Мемуары приближенного к Горбачеву Черняева ясно указывают, что уже в 1972 году советская элита поняла: развитие идет не так и не туда, куда хотелось бы. А ретрограды в любую эпоху СССР: от коллективизации до внедрения хозрасчета – представлялись широкой публике людьми глупыми и недалекими. Одной из причин вечного проигрыша консерваторов вполне можно считать эту неувядающую ориентацию на самых отсталых, что, по сути своей, уже есть проигрыш.

 Отправлено: 28.12.15 17:50. Заголовок: Быть может, иная рев..

Быть может, иная революция, с полным отстранением от власти всех «старых кадров», могла улучшить ситуацию через четверть века.

В конце очерка, посвященного 1991 году, Травин подробно и обстоятельно описывает августовский путч. Эту последнюю попытку «спасти СССР» ругают все (в первую очередь патриоты СССР) – за непродуманность, тупость и трусость исполнителей и т.д. Но попробуем выяснить: а могли ли быть иначе, и как именно иначе? Во всех сценариях «спасения СССР», которые автору комментария приходилось читать, именно середина 1980-х считается «критической точкой» - дальше все должно как-то само собой устаканиться, советская промышленность – стать конкурентноспособной и высококачественной, чиновники – воротить нос от взяток, советская армия – победить моджахедов и талибов, а все разумные люди – прослезиться, глядя на карту СССР. В этих сценариях не учитывается главное – многомерность процессов, происходивших в СССР, и несвязанность их с работой западных разведок (неправильные посылки изначально приводят к неправильным выводам и принятию недейственных мер).

Допустим, ГКЧП удается подавить сопротивление Белого Дома во главе с Ельциным и Руцким. Это приводит (не иначе!) к огромным жертвам – прядка нескольких сот или нескольких тысяч человек. Примерно то же самое происходит в еще не переименованном Ленинграде. Запрещаются все оппозиционные партии (к лету 1991 их уже не менее трех десятков) и средства массовой информации. Арестовано несколько десятков тысяч (цифра именно этого порядка) противников ГКЧП, в т.ч. Ельцин, Руцкой, Хасбулатов, Собчак и др. Горбачев также остается узником в Форосе (упоминаемый Травиным криптовариант присоединения Горбачева к ГКЧП невероятен). Однако, помимо Москвы есть еще остальной СССР («первый пояс» по терминологии Войновича в «Москве 2042»). В Прибалтике, Молдавии, на большей части Украины начинается вооруженное сопротивление, которое требует введения на этих территориях военного положения и дислокации огромной армейской группировки – не менее 1 млн. солдат. На юге «Чечня», условно говоря, распространяется на всю территорию Кавказа. Гамсахурдия и оппозиция мирятся перед лицом общего врага, в автономных республиках Северного Кавказа местные правительства, верные Москве, свергнуты. Здесь надо держать еще миллионную группировку Советской армии. Это еще десятки тысяч (опять не преувеличиваю) убитых (с обеих сторон, причем) за первые четыре месяца – до конца 1991 года. Относительную поддержку ГКЧП получает лишь у хитрых среднеазиатских правителей (да и то – в обмен на обещание субсидий из центра). Внутри РСФСР у ГКЧП есть три типа сторонников: разваливающаяся КПСС (в 1990-1991 гг происходит быстрое сокращение ее численности – к моменту распада из 19 млн. членов остается не более 10), созданный Володиным (не путать с современным путинским приближенным) и Прохановым Общероссийский национально-патриотический блок – Координационный совет народно-патриотических сил, к которому примыкают «консервативно-советские» силы, интерфронты и Российский народный фронт Скурлатова – в целом черновой набросок позднейшего Фронта национального спасения, а также Либерально-демократическая партия Советского Союза (еще не ЛДПР) Жириновского. Съезд народных депутатов РСФСР распущен (как и парламенты в зонах введения военного положения). Вместо них формируются какие-то комитеты национального спасения и т.п. К концу 1991 года Организация Варшавского Договора уже распущена, но за пределами СССР дислоцировано еще много советских войск. Вероятность их использования для давления на правительства центральноевропейских стран мала (опять же, вряд ли гэкачеписты будут вести себя а ля путин), тем более, что двухмиллионная группировка войск понадобится внутри страны, но и этого исключать 100-%-но нельзя. В любом случае все бывшие соцстраны дружно постучатся в НАТО, и вскоре будут приняты. К концу 1991 года у СССР остается три союзника: Куба, Афганистан и КНДР, возможно, добавится Милошевич. Страны Запада резко пересматривают свою политику в отношении СССР, возобновляется холодная война (а как иначе? если некто нарывается на противостояние, он его получает). Война на окраинах СССР приобретает характер этнических чисток, а наличие в СССР ядерного оружия в этих условиях скорее минус, чем плюс: кто поручится, что командир атомной подводной лодки – грузин, чеченец или украинец не запустит ядерную ракету на Москву?
Но это все сущие пустяки сравнительно с экономикой. В 1991 году дефицит государственного бюджета СССР 16% ВНП (валового национального продукта), внешний долг СССР – 90 млрд. долларов (резко расти внешний долг начал еще до Горбачева – в 1984). Надо думать, что военные действия на Кавказе и на западе СССР, а также борьба с противниками ГКЧП (в т.ч. шахтерами) внутри РСФСР экономическую ситуацию ничуть не улучшат. Любой желающий может прослушать пресс-конференцию членов ГКЧП 19 августа: в числе экономических мер названы всего две – «провести инвентаризацию всего, что есть в стране» и «раздать горожанам земельные участки по 6 соток». В экономической сфере продолжается политика В.С.Павлова: повышение цен и аналогичное повышение зарплат, что приводит к росту то дефицита, то инфляции (в 1990 не был отоварен 31 млрд. рублей). Экономика продолжает сокращаться (напомню, что в 1990 ВНП СССР снизился на 2%, промышленное производство – на 1,2%). Государственный долг в 1990 составлял 550 млрд. рублей (57% ВНП). Тут-то сторонникам «возрождения СССР» вспомнить о шарашках и лагерях (куда, впрочем, никто из сторонников самолично не собирается). Ни группа Гайдара, ни группа Явлинского с ГКЧП сотрудничать не будут, а своих экономистов и экономических программ у него нет (Проханов посоветует «умыться кровью репрессий против врагов Родины», а Жириновский – напечатать побольше денег). Запад приподнесет новому советскому режиму очень неприятный сюрприз: прекратятся поставки гуманитарной помощи. Патриоты вздохнут с облегчением, но зато в ряде местностей продуктовый дефицит к концу 1991 года достигнет блокадных норм.
И опять политическая сфера, но в ее общецивилизационном измерении. Современная патриотическая истерия в России, которая позволяет путину до сих пор держать власть, - результат длительного процесса эрозии советской цивилизации в 1990-х годах (здесь я не могу не согласиться с Д.Быковым: Проханов, Дугин, Кургинян и путин – типичные антисоветчики). В современной России власть может позволить себе очень многое, поскольку ей глубоко наплевать на население, и население хорошо понимает, что власти на него глубоко наплевать, а поэтому и не ждет от нее ничего. 25 лет назад ментальная атмосфера была иной, а, следовательно, политика правящего режима будет совсем иной. Истории известны поражения революций политических, но почти неизвестны поражения революций экономических, поскольку вслед за ними неминуемо наступает крах соответствующей цивилизации. Поражение революции 1905 года мало повлияло на экономическую ситуацию в России, но представим себе, что в 1861 году не было отменено крепостное право… Таким образом, вернуться в 1984 год все равно не получится. Альтернатив в рамках «выбора ГКЧП» практически никаких. Я встречал (еще в середине 1990-х) мнение, что в случае победы ГКЧП на первых же выборах (даже несвободных) с триумфом побеждает Жириновский. Прохановские патриоты, скорее, начали бы исподтишка прорастать во власть в роли «серых кардиналов», а для «последних коммунистов» вся эта борьба за сохранение СССР становится чем-то вроде богадельни, поскольку в иных условиях они существовать отказываются. И это на фоне самой широкой оппозиции, которая – от монархистов до либералов – знать не желает поднятого из гроба мертвеца. В стране окончательно формируются два общества: советское и антисоветское, причем, второе значительно больше первого. Обычно ссылаются на результаты мартовского референдума 1991 года о сохранении СССР, но мало кто сейчас читал текст бюллетеня для голосования. Вопрос о сохранении СССР звучал так: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?» Во-первых, если и в 1984 все было прекрасно, зачем обновлять, а во-вторых, понятие «суверенная республика» никак не вписывается в конституцию СССР, но вполне отражает переходное состояние начала 1990-х (декларацию о суверенитете РСФСР приняла одной из первых – раньше, чем Украина и Молдавия). Не будет преувеличением сказать, что в марте 1991 большинство участников референдума проголосовали за расширенный вариант СНГ. Потому никто не поддержал ГКЧП, хотя бы даже потом – через 5-6 лет многие и сожалели о своей неподдержке.
Здесь очень важно вернуться к главной идее, витающей над очерками Травина и моими комментариями к ним. «Сохранение СССР» (а тем более его «возрождение») имеет два совершенно определенных измерения, и в отношении обоих точка невозврата уже пройдена. СССР как экономическая формация возможен только при условии возвращения к технологическому уровню и общественным отношениям 1984 года (аналогично, и в допетровскую Русь из 1725 года никак было не вернуться, да никто и не хотел возвращаться; тогдашние Прохановы сидели в глубоком раскольничьем подполье), причем, в 2015 году мы гораздо дальше от СССР, чем в 2000 (путин здесь не при чем; просто по ходу вещей). СССР как политическое пространство… Многие возродители СССР откровенно путают Союз Советских Социалистических Республик с Российской империей времен Александра III, русской по желательному национальному составу. Любые попытки «возродить СССР» в 90-х или нулевых неминуемо приводят к ситуации 2014-2015 годов: Россия в кольце врагов – бывших союзных республик СССР и в состоянии жесточайшего конфликта с Западом. Любая попытка «возродить СССР» - это борьба с украинскими, грузинскими, казахскими или белорусскими (в зависимости от направления возрождения) "фашистами", этнические чистки, массы беженцев и прочие прелести, которые мы сейчас наблюдаем на Донбассе. Распад пространства, завоеванного правителями Российской империи, начался еще до революции 1917 года (уже в революции 1905 этот процесс просматривается как естественный и неизбежный), и создание СССР – это был единственный возможный компромисс на том этапе развития национальных окраин бывшей Российской империи. К концу ХХ века даже такой компромисс устраивать перестал. Сожаление о распаде «такой державы» понятно эмоционально, но ничем не отличается от сожалений о распаде Римской или Британской империй. Италия и Великобритания как-то уже смирились. В России же цивилизационный кризис приобрел совершенно безвыходные очертания.

Сколько мог протянуть победивший ГКЧП? Сколько мог протянуть «брежневский» СССР без горбачевской развилки? Как выглядел бы настоящий (а не выдуманный мечтательными имперцами) сталинизм в начале XXI века? Даже кивание на Северную Корею немного даст в качестве ответа на эти вопросы. Приходится признать, что существование СССР – стадиальное явление в истории стран Восточной Европы и Северной Азии, вполне естественное и закономерное в смысле как появления СССР, так и его распада. Он должен был выполнить функцию общественного строя, завершающего на вышеназванных территориях промышленный переворот, и он выполнил ее (потому можно законно гордиться Днепрогэсами и Байконаруми), но обеспечить развитие за пределами индустриального переворота у СССР не получилось. Искать здесь чью-то вину – отдельная большая тема. Но факт есть факт: СССР мертв, и ничто его уже не оживит. Его распад – необычайно яркая, очень мало еще изученная эпоха истории советского пространства.

 Отправлено: 16.04.16 08:42. Заголовок: Большая статья амери..

Большая статья американского левого советолога Стивена Коэна "Можно ли было реформировать советскую систему" - http://scepsis.net/library/id_163.html

Подобные статьи уже в самом своем названии содержат ответ на поставленный вопрос. Стивен Коэн - слишком левый и слишком любит предмет своего изучения (в этом их можно сопоставить с А.А.Зиновьевым), чтобы не оплакивать его. Советология в целом - не самая эффективная наука (достаточно вспомнить, что ни один серьезный советолог в 1984-1986 гг. не предсказывал распад СССР). Но посмотрим некоторые устойчивые стереотипы, которые Коэн воспроизводит, наивно и непосредственно.

цитата:

Из всех российских «проклятых» вопросов XX века один продолжает терзать нацию и в XXI веке: почему погиб Советский Союз или, как иногда выражаются националисты, «Великая Россия»? С декабря 1991-го российские ученые, политики и общественность не перестают спорить об этом, в то время как у большинства западных комментаторов уже готов ответ: советская система была нереформируема и, следовательно, обречена на гибель из-за присущих ей неисправимых дефектов.

Интересно, а до 1991?

цитата:

Но, учитывая те исторические сдвиги в сторону демократии и рынка, которые произошли за шесть лет правления Михаила Горбачева в 1985—1991 годах и которые выходили далеко за рамки простой либерализации, допускавшейся самыми «оптимистичными» прогнозами некоторых советологов, была ли она действительно нереформируемой? Разумеется, в то время такой единодушной уверенности в этом не было. Западные правительства, включая США, практически до самого конца думали и надеялись, что руководство Горбачева может привести к реформированию Советского Союза. (Я должен подчеркнуть, что дело здесь не в реформаторской роли Горбачева, а в способности системы к фундаментальному изменению.) И если сегодня ученые-«пессимисты», вслед за большинством советологов, твердят, что советскую систему невозможно было реформировать и, следовательно, Горбачев потерпел поражение, то многие исследования, проводившиеся в годы «перестройки», считали само собой разумеющимся, что «системные изменения возможны в советском контексте». Один американский экономист, которому суждено было вскоре стать главным экспертом Белого дома по советским проблемам, даже выразился категорически: «Можно ли реформировать советский социализм? Конечно, можно, и он уже реформируется»

А не путает ли Коэн дипломатические и дипломатичные заявления с наукой? Трудно ожидать от публичных политиков времен перестройки официальных заявлений типа: "СССР скоро развалится, так что..."

цитата:

ПОЧЕМУ ЖЕ ТОГДА так много специалистов, принадлежащих к разным поколениям и исповедующих разные научные убеждения, твердят начиная с 1991 года, что «СССР невозможно было реформировать», что он был «фундаментально, структурно нереформируемым», а выражение «советская реформа» вообще есть «словесное противоречие, как горячий снег», и, следовательно, Горбачев просто «не сумел реформировать нереформируемое»? И еще более непонятно, почему они так настойчиво утверждают, словно не желая возвращаться к этой теме, что на этот глобальный исторический вопрос «уже дан ответ»? Понять их мотивацию непросто еще и потому, что сама эта формулировка — «врожденная нереформируемость советского коммунизма» — является одной из худших в литературе. В некоторых случаях объяснение являет собой простую тавтологию — как у того французского советолога, который не представлял, что «советская система может реформировать себя во что-то принципиально иное, не перестав при этом быть советской системой». Не принимая в расчет подобные образцы псевдоанализа, остановимся на четырех, слегка отличающихся друг от друга способах аргументации, обычно используемых различными учеными для доказательства нереформируемости советской системы.

Посмотрим, что за образцы, но Коэн, видимо, забыл, что любая система строится на определенных принципах (та же политическая система США в т.ч.), отступление от которых равнозначно ее гибели. А реформировать, действительно, всегда сложнее, чем менять все.

цитата:

Первый заключается в том, что «первородные грехи» Советского Союза — его аберрантная идеология, нелегитимный способ возникновения и совершенные преступления — превратили его в вечное зло и лишили спасительной альтернативы в виде способности к развитию. Советская система оказалась «слишком глубоко, фатально порочной, чтобы быть реформированной». За семь десятилетий советской истории, продолжают приверженцы этого взгляда, не произошло и не могло произойти никаких коренных изменений; система так и не произвела на свет ни настоящих реформ, ни настоящих реформаторов, а только, как в случае с горбачевской «перестройкой», «иллюзию реформируемости». Положить конец злу могло только тотальное разрушение системы в «экономический и социальный прах». Несмотря на видимость научной объективности, этот способ аргументации является по сути теологическим. Подобно большинству религиозных учений, он загоняет историю в узкие рамки манихейской интерпретации, с упорством отметая любые сведения или аргументы, которые в нее не вписываются

Нет, манихейство здесь совершенно не при чем (идеологическое в т.ч.) Споры противников и сторонников как советского строя в целом, так и отдельных его периодов (сталинизма, например) ведутся в ключе "верю - не верю". Сторонники СССР заявляют, что если были победы под Берлином и космос и всеобщее достаточно высокое образование, то не может это совмещаться с насильственным захватом власти, репрессиями, убогим сервисом и т.д. (типа не было этого, потому что не могло быть) Противники СССР наоборот по факту наличия репрессий и т.д. считают, что не могло быть там ничего хорошего. Я хочу огорчить и тех, и других, заботящихся о "чистоте" - может, могут быть репрессии и образование, насильственный захват власти и полет Гагарина в одном флаконе.

цитата:

Опровергнуть этот способ аргументации можно с его же позиций. Ни одна теологическая система в мире не предполагает подобного догматизма в отношении роли зла и путей избавления от него. Все они оставляют место для альтернатив и человеческого выбора. Кроме того, если первородный грех навечно лишает политическую или экономическую систему возможности избавиться от зла, то как тогда удалось рабовладельческой Америке превратиться в образцовую демократию? Можно ли с полным основанием и моральным правом утверждать, что изначальное советское зло было масштабнее, влиятельнее и больше противоречило провозглашенным государством ценностям, чем рабство в Соединенных Штатах? То рабство, которое Джон Адамс назвал «злом колоссальной величины», а нынешний американский президент признал одним из величайших преступлений в истории? В США 8 из 12 миллионов душ населения более 200 лет пребывали в полной рабской зависимости (а еще 12 миллионов, возможно, умерли во время транспортировки из Африки), и, как утверждают, «рабы представляли собой капитал более значительный, нежели любое другое национальное достояние, за исключением земли…». Похоже, нации и системы могут меняться. Недаром главный американский борец с советской «империей зла» президент Рональд Рейган всего через три года после начала горбачевских реформ заявил, что она перестала быть таковой

Опять дипломатические заявления выдаются за суть дела. Пример отмены в США рабства совершенно не работает в случае СССР. Это была внутренняя, гражданская война штатов, свободных от рабства, против рабовладельческих. Где Коэн нашел аналогию этому в СССР?

цитата:

Вторым, более распространенным способом аргументации является ссылка на то, что сама-де кончина Советского Союза доказала его нереформируемость — довод, основанный, по всей видимости, на предположении, что всякая смерть есть результат неизлечимой болезни. Это старая привычка советологии: читать — вернее, перечитывать — историю с конца, отталкиваясь от уже известного результата: «Оглядываясь назад, конечно, теперь мы понимаем, что историческая миссия Горбачева состояла не в том, чтобы победить, а в том, чтобы проиграть». Согласно еще одному мнению, «после краха Советского Союза кажется, что этот результат был неизбежен с самого начала». Похоже, даже искушенным специалистам трудно отказаться от убеждения, что любые эпохальные события предопределены некой железной логикой. Но в таком случае настоящий анализ и объяснение случившегося становятся просто ненужными. Если результат неизбежен, то роль исторических сложностей, случайностей, альтернатив и прочих возможностей сводится к минимуму, если не к нулю.

Неприязнь Коэна к логике понятна - с одной стороны нереализованная возможность всегда кажется лучше, чем реализованная, но не стоит забывать, что сложившаяся реальность именно своей актуальностью претендует на статус наибольшей вероятности. Во всяком случае для изменения, альтернативного варианта необходимы какие-то особые факторы.

цитата:

Рассмотрим несколько таких встречных предположений относительно случайностей и альтернатив горбачевской реформы, обратившись к способу анализа, широко используемому в других областях исторического знания, но редко воспринимаемому серьезно в советологии.

Хорошо. Посмотрим.

цитата:

По мнению большинства авторов, горбачевская политика ускоренной демократизации сделала его руководство более уязвимым, неспособным противостоять растущим экономическим трудностям и национальным беспорядкам. Его ошибка 1990 года, когда он не стал выставлять свою кандидатуру на всесоюзные президентские выборы, впоследствии лишила его легитимности, что особенно проявилось в 1990—1991 годах, когда он столкнулся с ростом популярности Ельцина как претендента на пост президента РСФСР. А сочетание антикремлевской политики Ельцина и августовского путча 1991 года привело к тому, что все усилия Горбачева удержать Союз от распада оказались тщетными.

Хорошо. Допустим, в марте 1990 года происходят выборы президента СССР. Но в каких условиях?
Коэн забывает (не в первый и не в последний раз), что выборы будут не в Америке, а в реальном СССР, не в манихейском, а в реальном, где человек написал в 1937 году донос на соседа, заселился в освободившуюся комнату в комуналке, женился, а его сын стал замечательным астрономом (без доноса и улучшения квартирных условий его рождение под вопросом - диалектика-с, которую Коэну надо бы знать).
В мае 1989 года депутат Съезда народных депутатов СССР Оболенский дерзнул выставить свою кандидатуру на выборах Председателя Верховного Совета СССР? Позволили ли депутаты ему это - составить конкуренцию Горбачеву? Предвыборная кампания на выборах президента СССР в марте 1990 года рисковала также стать избирательной кампанией одного Горбачева без конкурентов (на выборах Президента Съездом народных депутатов СССР были кандидатуры Н.И.Рыжкова и В.В.Бакатина, но они САМИ взяли самоотвод). Скорее всего, он набрал бы и 50, и 60 и даже 70%, но... Легитимность этих выборов была бы вряд ли большей, чем выборов на Съезде народных депутатов. Предположим, однако, чудо - Горбачев сознательно идет на альтернативные выборы. Что это меняет? В свое время всенародные выборы президента Грузии не помешали абхазскому сепаратизму, а выборы президента СССР не отменяют выборов президента РСФСР - Горбачев не мог занять оба поста. Т.о. имеем летом 1991 года двух "всенародно избранных" - что пнем об сову, что совой об пень. И это в самом благоприятном случае - если бы "справа" Горбачева не потеснил Лигачев, а "слева" - тот же Ельцин, если уж выборы альтернативные.

цитата:

Однако что, если бы Горбачеву удалось провести рыночные реформы до или вообще без всякой демократизации, — эдакая версия китайской модели, которая, как до сих пор полагают многие российские реформаторы, была бы наилучшим вариантом, — и если бы чернобыльская катастрофа 1986-го и армянское землетрясение 1988-го не опустошили союзный бюджет? Что если бы уже позже, как союзный президент — неважно, избранный всенародно или нет, — Горбачев применил бы силу (а он легко мог это сделать), чтобы пресечь национально-сепаратистскую деятельность в одной-двух союзных республиках? И что если бы он после отставки Ельцина в 1987 году отправил его в ссылку послом в далекую африканскую страну? Или в 1990—1991 годах перекрыл бы ему доступ к государственному телевидению, как впоследствии поступил Ельцин по отношению к своему коммунистическому оппоненту на выборах 1996-го?

Целый набор розовых мечтаний. Насчет Китая говорено уже достаточно, и вывод один: СССР - не Китай, а Китай - не СССР. В 1980-х СССР особенно не похож на Китай тех же лет. Поэтому предложение провести в СССР "китайские реформы" напоминает какую-то карикатуру на рецепты МВФ, самую злую из всех, что я видел.
Чернобыльская катастрофа, а тем более землетрясение в Армении - это вообще не факторы, а стихии (техногенная в т.ч., так что аварийность имела определенную вероятность - не бабахнуло здесь, бабахнет там).
Горбачев неоднократно применял силу (в Тбилиси в апреле 1989, в Баку в январе 1990 и т.д.) Помогало на считанные недели. Кстати, и землетрясение в Армении на месяц-два приостановило Карабахских конфликт, так что рассуждая цинически, надо устраивать подобные катаклизмы регулярно, чтобы отвлечь людей от выяснения межнациональных отношений.
Ельцин вполне мог оказаться послом в Бирме/Танзании, но в этом случае на его месте оказался бы другой человек (здесь Коэна подводит типичный американский персонализм, который дорого обходился внешней политике США на всем ее протяжении), а результаты его деятельности могли быть куда более разрушительны для СССР.
В состоянии "информационной блокады" Ельцин существовал весь 1988 год. И это не помогло.

цитата:

С другой стороны, покусился бы Ельцин на союзное правительство, если бы сам был избран президентом СССР, а не РСФСР, что было вполне реально в 1990 году и на что он рассчитывал после поражения ГКЧП? А когда он вместе с двумя другими советскими лидерами в декабре 1991-го тайком отменял Союз, что если бы армия и другие советские силовые структуры, как и опасался Ельцин, выступили против? Что же до обреченной попытки августовского путча, то случился бы он, если бы Горбачев сместил со своих постов тех высокопоставленных партийных и государственных лидеров, которые уже отметились в попытке заговора против него несколькими месяцами раньше? И если бы США и страны «семерки» оказали существенную финансовую помощь реформам в СССР, как о том просил Горбачев в середине 1991 года, осмелился бы кто-нибудь в Советском Союзе выступить против него?

Обратите внимание, С.Коэн бросается в другую крайность - не изолировать Ельцина, а привлечь. Т.е. получаем добро Горбачева на избрание Ельцина президентом СССР в марте 1990 года (сам Горбачев остается Председателем Верховного Совета СССР и главой КПСС). Интересный вариант. Попробуем раскрутить. Ельцин - глава СССР просто используется Горбачевым в качестве "отвечающего за все", сталкивается со всеми проблемами страны (но не осенью 1991, а весной 1990). Ко всему прочему вместо двух центров сепаратизма российского 1992 - Чечни и Татарстана - Ельцину приходится иметь дело с Прибалтикой, Закавказьем, Молдавией, Украиной. Два варианта - либо Ельцин становится неким вторым Рыжковым, использовав которого, Горбачев отделается от него при первой же возможности, либо начинается (уже летом 1990) конфликт между ними, и Ельцин распускает Съезд ради новых выборов (аналог 1993 года). В любом случае пришедший к власти в РСФСР президент (Собчак?) столь же активно противостоит союзному центру. Не потому, что союзный центр плох, а потому что существование параллельных правительств СССР и РСФСР естественным образом приводило к конфликту, который в СССР нивелировался с помощью единого партийного руководства.
Армия и силовые структуры в декабре 1991 года выступить против уже не могли по очень многим причинам.
Если бы Горбачев сместил со своих постов руководителей путча августа 1991 года, он уже весной того же года оказывается в том же самом положении, что осенью - уже после путча. СССР в этом случае трансформируется в Сою́з Сувере́нных Госуда́рств (без Прибалтики, Молдавии, Армении и Грузии), который может просуществовать еще несколько лет, но при этом мало чем будет отличаться от приснопамятного СНГ (фактически скончавшегося весной 2014 года) - см. http://soveticus5.narod.ru/gazety/pr911127.htm#u001


Снова Коэн:

цитата:

Таковы лишь некоторые из тех вполне закономерных вопросов, которые, однако, не учитываются в еще одном типичном объяснении нереформируемости СССР: «Система просто не приняла бы реформу». Ведущий свое происхождение от старой тоталитарной модели и существующий в разных версиях, этот аргумент базируется на двух главных предположениях: монолитный правящий коммунистический класс, или бюрократическая номенклатура, никогда не допустил бы никаких изменений, угрожающих его монополистическому господству, и потому «противился любым видам реформы». А поскольку «политическая система была выстроена в соответствии с тоталитарными требованиями… ее институты невозможно было приспособить для обслуживания плюралистических целей». Но эти предположения тоже оказались ложными. Все главные политические и экономические реформы Горбачева в решающий период 1985—1990 годов предлагались, обсуждались и ратифицировались верховными органами коммунистической номенклатуры: Политбюро, ЦК, Всесоюзной партийной конференцией, двумя партийными съездами. Эти органы даже проголосовали за отмену практики, обеспечивавшей их номенклатурное превосходство, — практики назначения на все важнейшие политические посты — в пользу выборов. И в процессе осуществления этих «плюралистических» реформ данные структуры сами раскололись, раздробились, стали плюралистическими, как и конституционная основа системы — Советы.

Мне этот аргумент напомнил только что высказанное Дм.Быковым мнение, будто Иван Ефремов в "Великой дуге" специально изобразил (в самом начале) двух фараонов - Джедефру, давшего задание Баурджеду, и злого-жестокого строителя пирамид Хафру - как олицетворение советской действительности (Ленин-Сталин). Нет. Наивно так полагать. В любой советской сказочной ли, историческо-приключенческой ли книжке (от "Трех толстяков", "Королевства кривых зеркал" до детского перевода глав В.Гюго о Гавроше на баррикадах, прометеевской и спартаковской символики) содержался сам по себе революционный запал такой мощи (амбивалентно к какому-то там Сталину, причем сам Сталин - удивительно для человека XXI века! - тоже был, надо же! революционером), что даже в зарубежной литературе советский человек искал и находил революцию, восстание, обновление мира (в одном флаконе со всеобщей забастовкой рабочих банановой плантации в советский перевод проскочили эротические восторги Гарсия Маркеса из "Ста лет одиночества"), а чтобы "переделать" такую тенденцию, надо... сделать Джельсамино активистом "Идущих вместе", православным реакционером и членом Изборского клуба - еще похлеще, чем переход в православие Гарри Поттера. Советский строй был подобен колесу, которое может катиться только в состоянии революционности. Остановка, "стабильность" равносильна падению. Правы критики советского строя (Буровский, например), которые считают его эдакой чернодырной идеократией, пожирающей нормальные государства - можно любить или не любить за это СССР, но факт есть факт, и создать на базе советского строя "нормальное" реакционное государство так же невозможно, как Сталину - короноваться императорской короной, а Ата-Тюрку - вернуть в Турцию халифат и предписать своей жене носить хиджаб.

На этом фоне (детском для советского руководства 80-х) понятно, что советская элита мыслила вовсе не в категориях "сохранения во что бы то ни стало". Борьба с привилегиями - также часть революционного процесса и подобна разоблачению культа личности Сталина (в отличии от гордящихся этим культом православных реакционеров коммунисты как-то стеснялись его). А слово "реакционный" во все периоды советской истории было самым страшным ругательством. Позволить же себе официально говорить одно, думать - второе, а делать (втихаря) третье (как это удается руководству современной России) советский строй тоже не мог, потому что не был современной Россией.

Таким образом, в ментальном плане СССР был обречен, поскольку в нем самом был заложен механизм его саморазрушения.

Далее Коэн рассматривает аргумент влияния демократизации на распад СССР:

цитата:

Это замечательное достижение приводит нас вплотную к излюбленному аргументу тех, кто настаивает, что Советский Союз не мог быть реформирован: советская система и демократия были «взаимоисключающими» понятиями, и, следовательно, первая не могла не умереть от второго. Но даже если так, отсюда не следует, что система была абсолютно нереформируема: отсюда следует только, что ей была чужда демократизация, что, впрочем, тоже спорно. Сторонники этого аргумента полагают, что разрешенная Горбачевым еще до 1989 года относительная свобода слова, политической деятельности и выборов должна была заставить массовые антисоветские настроения — долгое время подавляемые и считающиеся атрибутом оппозиционного системе «гражданского общества» — смести всю систему как незаконную и заменить ее чем-то принципиально иным.

и делает три смелых утверждения:

цитата:

На самом деле никакой антисоветской революции снизу никогда не было, во всяком случае, в России. В 1989—1991 годах действительно можно было наблюдать рост народной поддержки демократических и рыночных преобразований, а также протестов против диктата КПСС, коррупции и злоупотреблений в партийно-государственном аппарате и экономического дефицита. Но объективные данные, в частности данные социологических опросов, показывают, что огромное большинство советских граждан (порядка 80 процентов, а по некоторым вопросам — еще больше) по-прежнему было против рыночного капитализма и поддерживало основополагающие социально-экономические ценности советской системы, в том числе государственную собственность на землю и другие экономические объекты общенационального значения, государственное регулирование рынка, контроль за потребительскими ценами, гарантию занятости, бесплатное образование и здравоохранение. Или, как выразился один российский историк, «подавляющее большинство населения разделяло идеи “социалистического выбора”»

и

цитата:

Еще более очевидной была общественная поддержка самого многонационального Советского государства, что подтверждается соответствующими данными. На беспрецедентном референдуме, состоявшемся в России и еще в восьми союзных республиках в марте 1991 года и охватившем 93 процента всего советского населения, 76,4 процента участников проголосовали за сохранение Союза — всего за 9 месяцев до его роспуска. То, что этот результат демократического голосования действительно соответствовал общественному мнению в России — центре предполагаемой народной антисоветской революции, подтверждается двумя обстоятельствами. Даже сам Ельцин поднялся к вершине выборной власти в Российской Федерации на волне всеобщего ожидания реформы, а не свержения советской системы. А роспуск Союза продолжал вызывать сожаление общества все десятилетие после 1991 года, и даже в начале XXI века около 80 процентов российских граждан не одобряли его

цитата:

Неверным является и утверждение, будто бы антисоветская «Августовская революция» предотвратила попытку государственного переворота, устроенного силовыми структурами с целью навести порядок в стране несколько месяцев спустя после референдума. Вопреки этому распространенному мифу, никакого «общенационального сопротивления» путчу не было. Даже в проельцинской Москве едва ли 1 процент граждан активно противостоял трехдневной танковой оккупации столицы, а в провинциальных городах, в сельской местности и за пределами Российской Федерации процент сопротивления был еще ниже. Остальные 99 процентов, по свидетельству авторитетного российского источника, «лихорадочно скупали макароны и делали вид, что ничего не происходит», или, как сообщал посол Великобритании, выжидали, желая «посмотреть, куда кошка прыгнет». Каковы бы ни были точные цифры, даже члены оппозиции путчу знали, «как мало народа» вышло на улицы поддержать их

Подобное "анатомирование" революции известно давно. Множество реакционных историков доказывало, что несколько тысяч крикунов, взявших Бастилию в 1789, не выражали интересы всего французского общества, что большевики в 1917 также действовали вопреки остальной стране (на выборах в Учредилку и четверти голосов не собрали), что английский парламент, борющийся против короля Карла в 1640-х, выбирало всего 5% населения и т.д. Любая революция может быть представлена (по исполнению) в виде заговора кучки авантюристов, и обычно после таких утверждений делается вывод о всемирном заговоре против ... (нужное вписать).

А что еще остается сделать Коэну, если согласно его концепции все (от пионеров до пенсионеров) были за СССР, а он взял и развалился (не только в территориальном, но и в социально-политическом - о чем упорно не вспоминают современные плакальщики Советского Союза, потому что, если они заявят о необходимости не только восстановления СССР в границах 1985 года, но и о необходимости национализации Норильского Никеля и иже с ним, в следующий раз советскому патриоту на новую книжку с оплакиванием СССР денег не дадут - Коэн, правда, от таких спонсоров независим и такого ограничения не знает)?

Но Коэн дальше (по направлению к теории заговора) не идет, а неожиданно ставит точку:

цитата:

Итак, у нас не осталось больше теоретических или концептуальных оснований утверждать, что советская система была нереформируемой и, значит, как стало принято говорить, «обреченной» с самого начала горбачевских реформ. На самом деле, если тщательно изучить те перемены, которые произошли в Советском Союзе в период «перестройки» — особенно в 1985—1990 годах, то есть до того, как кризисы дестабилизировали страну, — то окажется, что система была замечательно реформируемой. Но для начала нам нужно точно представлять себе, что такое реформа и что такое советская система.

Как же это "не осталось"? Именно теоретические и концептуальные основания есть. Даже относительная свобода слова приводила к дискредитации правящего режима и единственной политической партии. Мнение населения не есть базовое основание для чего бы то ни было. Если опросить любых пенсионеров в любой стране на тему "надо ли повысить пенсии в 10 раз", гораздо больше 80% выскажется за, но это не сделает реалистичным такое повышение. Даже если 99% населения СССР не явились самолично на баррикады перед Белым Домом, но защищать СССР (Янаева, Пуго и кого там еще) не явился вообще никто (даже Жирик, получивший 17% голосов избирателей, не вывел на какие-бы то ни было акции в поддержку ГКЧП даже 1% своих сторонников). В Англии "кавалеры" встали за короля, во Франции шуаны попортили много крови республиканцам, в СССР же (как и в России февраля 1917) на защиту старого порядка не вышел никто. Вообще никто. Почему бы Коэну не исследовать этот феномен? То же самое касается отпадению национальных республик. "Референдумный аргумент" Коэна сродни утверждению, что в 1921 году 90% населения Великобритании было против отделения Ирландии. Никто с этим не спорит, но в самой Ирландии настроения были совершенно другие. В начале 1991 года Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Грузия и Армения уже были окончательно потеряны для СССР - их власти вообще отказались в нем участвовать (кстати, за счет, допустим, участия населения этих республик, в большинстве своем настроенного против сохранения СССР, всего по Союзу сторонников сохранения было бы не 78%, а 72%, но это не существенно). Гораздо существеннее то, что Коэн предпочел пропустить, а именно формулировка вопроса референдума. Позволим себе воспроизвести ее:

цитата:

«Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»

Понятно? Мне тоже нет. У человека спрашивают - хочет ли он жить в суверенном государстве, со всеми правами и свободами, но это государство будет входить в состав СССР. Тогда что же такое будет СССР? Конфедерация суверенных государств? Что такое "суверенный", человек 1991 года хорошо понимал - еще в прошлом году все парламенты союзных республик, избранные этими самыми 99% населения, приняли декларации о суверенитете, где ясно было сказано, что законы и порядки союзной республики превалируют над общесоюзными. В Казахской ССР вообще была изменена формулировка вопроса референдума на "Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?». Возникает естественный вопрос: а за что голосовали 78% - за сохранение СССР или за суверенитет своей республики? Остальные 22% - понятно - голосовали даже против сохранения малополномочной и несуверенной относительно отдельных республик надстройки в виде СССР за ненужностью таковой - таким образом, Коэн неправ, говоря о ничтожности (около 1%) количества противников СССР - их было, как видим, во много раз больше (кстати, а не столько же ли было сторонников большевиков в момент захвата ими власти в 1917?)

 Отправлено: 16.04.16 08:42. Заголовок: Организаторов рефере..

Организаторов референдума можно заподозрить в откровенном жульничестве, поскольку вопрос формулировался как "вы согласны лепить в самую жару снеговика?" И показателен пример Украины. В марте 1991 года на вышеупомянутом референдуме на Украине "за" проголосовало 70,2%. Спустя 8 месяцев - 1.12.1991 на всеукраинском референдуме 90,32% проголосовало за полную независимость Украины от СССР (в т.ч. в Крыму - 54%). С т.з. советских патриотов (если они вообще вспомнят о втором референдуме) - это преступление и подделка жидо-масонов (соплеменников Коэна, кстати))))))) Можно предположить, что люди, под влиянием известных событий, изменили свое мнение (есть, правда, целые политологические направления, которые отрицают способность отдельного человека менять свои взгляды и даже запрещают ему это делать), но разве и в первом, и во втором случае люди не голосовали за СУВЕРЕНИТЕТ Украины?

 Отправлено: 13.05.17 10:42. Заголовок: Меня опять тянет на ..

Меня опять тянет на перестроечные темы. Я удивительно вовремя родился, захватив сразу несколько эпох. 1974. В 1985 мне было 11 (и я со всей серьезностью возраста клялся своей 11-летней возлюбленной, что наша свадьба будет безалкогольной)))))), а в 1991 - 17 (и мне хотелось повесить членов ГКЧП собственноручно - многие мои современники сейчас нагло врут, что им не хотелось; врать вообще не хорошо - чему их родители учили?) Я не жил в годы застоя (во всяком случае, мне не было тогда достаточно лет, и это хорошо: 50-е, 60-е, 70-е годы обладают свойством привлекать на расстоянии, жить там было не так привлекательно, как кажется, судя по кинохронике).

Что ж... Это было бы интересно: интеллектуальная хроника одного человека на фоне перестройки... Напишу.

Итак, я в 1985 году...

Ленивый вундеркинд. Слово "ленивый" я употребляю в том особой смысле, под которым следует понимать достаточно высокое о себе мнение и нежелание растрачивать себя по мелочам. Стабильная двойка по математике, пятерки по географии-истории, желание быть палеонтологом или космонавтом, занятия фехтованием, ну и конечно желание быть великим писателем...



у меня почему-то оказалось очень мало хороших фотографий позднего детства, но вот эта, кажется, дает представление обо мне в том году (кстати, за моей спиной знаменитый Радуга-716 - вершина советской телевизионной промышленности 1982 года)

...а в ожидании этой великой судьбы я набрасывал планы будущих литературных произведений в стиле Клуба кинопутешествий (должен же кто-то сменить Сенкевича?)

Мои детские политические убеждения были, разумеется, коммунистическими, но это был, скорее коммунизм гражданской войны, чем иных эпох в истории СССР. С тех пор как, пользуясь неплохой дедовой библиотекой, я в возрасте 8 лет прочел и запомнил почти наизусть многотомную Историю Коммунистической Партии Советского Союза (главная редакция Поспелова; в первом томе обязательная иллюстрация - Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Художник Р.Френц - а кто-то всерьез думал, что коммунисты вели свою родословную от Сергия Радонежского?)))))))), я не представлял себе другой истории, другого прогресса, кроме слома традиций, уничтожения всего реакционного и нелепого (нелепость - первый признак реакции). Сейчас почему-то думают, что существовал какой-то коммуно-патриотизм. Нет, не было никакого коммуно-патриотизма. Была прогрессивная философия преобразования мира в упряжке с самой откровенной наивностью и доверчивостью советского человека (дикарская неотягощенность грузом культуры прошлых веков - это касалось каждого советского ребенка - давала нам ту самую ницшеанскую свободу творчества). Я, конечно, что-то уже догадывался насчет того, что история - не столбовая дорога (годом-двумя позже это отразилось в моих сценариях будущего собственного сочинения), но я мечтал о новой гражданской войне и о своем в ней участии. А что до жертв, сожженных городов и деревень, одичания и проч. - хм... и что?!? - спросил бы я 11-летний. Да, мы - советские люди - мечтали об уничтожении оплота империализма - США. Было дело. Но ради чего? Ради прогресса, человечества, равенства, братства и прочего "красного масонства". Если бы я тогда узнал о существовании литературного жанра "деревенской прозы" (мы как-то мало пересекались со взрослыми заморочками; у советских детей была своя, самоподдерживающаяся субкультура - красивая, жестокая, искренняя и безжалостная ко всему антисоветскому, включая религию: помню мое искреннее возмущение, когда я узнал, что в СССР до сих пор есть действующие религиозные общины!), я бы пожал плечами: какое мне дело до проселочных дорог, если есть звездные дороги? Неисчерпаемость бесконечности влечет человечество из земной колыбели - стоит ли оглядываться назад? К тому же моя личная родина - Украина с вишневыми садочками, и мне дела нет до неперспективных деревень, где не вызревают черешни (потому-то и неперспективных))))

Это первое. Но был у меня второй мир, как будто про запас. Я (по женской линии) происхожу из достаточно древнего (355 лет) дворянского рода. Этого в нашей семье убежденных - в дедовом поколении - коммунистов никто не скрывал и не стеснялся. Фотографии предков в мундирах (один из них был комендантом знаменитой крепости Осовец) и бальных платьях украшали семейные альбомы (они и сейчас у меня есть на жестком диске). Мы гордились своим социальным положением до революции, тем, что мы - природные господа, и поэтому я полагал, что самым естественным образом являюсь представителем той особой элиты человечества, которая не то, чтобы руководит им, но указывает ему путь (две элиты такого широкого разлива за последние века формировались в двух империях - Британской и Российской, а потом в последней ее не стало). Следовательно, и до сакральной даты 1917 года мое положение было бы выдающимся: до революции аристократ, после революции - нарком ("Аристократ в революции чертовски обаятелен" - это я прочел шестью годами позже у Бердяева). Никто из моих родственников никогда не был репрессирован, а одна ветвь дореволюционной фамилии обосновалась в Париже (но даже там - в эмиграции - я бы ощутил себя эдаким Набоковым Самым-Младшим - по этой причине именно эмигрантские рассказы и стихи Набокова опять шестью годами позже так удачно легли на мое мироощущение).

В 1985 году я:
подрался на дуэли с соперником-ровестником из-за девчонки-ровестницы (на кизиловых палках) и вышиб ему глаз (дело было в Молдавии, и дело замяли: мой дед был пенсионером - ветераном спецслужб);
написал ужасный детский роман о приключениях советских (!) искателей доисторических животных в дебрях Центральной Африки;
поддерживал политику партии и правительства, и лично М.С.Горбачева.

 Отправлено: 13.05.17 10:45. Заголовок: 1986 год. Взорвался..

1986 год.

Взорвался Чернобыль, и ясное небо советского официоза, который мы, дети СССР, воспринимали всерьез, омрачилось первыми тучами. Лично для меня это стало настоящей детской трагедией - я не смог поехать в Молдавию, к своей взятой на шпагу (см. творчество Крапивина, которое меня подвигло к занятиям фехтованием) возлюбленной (на киевское направление детям билетов вообще не продавали; гораздо позже - в 2009 - я написал фантастическую новеллу ПРАВДИВЫЙ РАССКАЗ О СОСНОВОБОРСКОЙ КАТАСТРОФЕ, в котором зафиксирована атмосфера тех дней (опубликовано в украинском альманахе фантастики АК-Порог в 2010 году - http://fantlab.ru/work811169)), зато я поехал в пионерлагерь под Зеленогорск на все лето, начитался фантастики (особенно произвел впечатление "Черный столб" Лукодьянова и Войскунского; самому захотелось нечто похожее сочинить), два раза влюбился, четыре раза подрался, нашел замечательных друзей (вот на это мне тоже всегда везло, поэтому мое самомнение всегда сочеталось с комплиментарностью в отношении окружающих - это лучше, чем ложная скромность в сочетании со злопыхательством к ближним).

Мои убеждения этого периода окрашены темно-красным оттенком закручивания гаек, репрессий и принятия мер, поскольку дела шли не так и не туда, куда следовало. Условно такие убеждения можно назвать "сталинистскими", а постфактум это было желание разогнать лошадь до скорости паровоза. Впрочем, это тоже имело свою эстетическую привлекательность. Пьянство, курение и религия - на мой взгляд, эти три зла следовало выжечь каленым железом, не считаясь ни с какими жертвами. В моем сценарии будущего, который я набрасывал в 1986-1987 годах, после "века борьбы" - XXI - наступал "век прорыва" - XXII (да, прорыва все к тем же звездам, которые современный Переслегин, до сих пор не вышедший за пределы моих 13 лет, все еще ищет в складках пиджака Стругацких). А точнее, речь шла о конце второго века новой Космической Эры - я предложил начать новое летоисчисление с полета Гагарина, написал на эту тему рассказ и послал в "Пионерскую правду", откуда мне его вернули с доброжелательной рецензией писать что-нибудь о земных делах школьников (да ну их!.. я не послушался совета и правильно сделал: впоследствии я всегда из двух вариантов - исправить и печататься; не исправлять и не печататься - выбирал второй, поэтому точно могу похвастаться, что все, мной написанное, сочинил сам).

Тем временем, хотя мои преподаватели истории-географии не могли на меня нахвалиться, а математики оставили в покое ("все равно в физмат не пойдет..."), преподаватели литературы были очень недовольны моим увлечением неоромантизмом второй половины XIX века, и я пережил не самые приятные минуты жизни, когда мою маму-филолога вызвали в школу по поводу моего сочинения о басне Крылова "Волк на псарне" - училка ждала от меня большего, причем, в интересующем ее направлении, а я увлекся геополитикой.

Но мой плоский мир советского официоза по прежнему был прост и даже открытие физиологии пола (см. мой возраст) почти ничего в нем не изменило (я сразу же раскусил двойную игру взрослых: ведь можно быть за колхозы и не против интима; эти Бродские и Евтушенко просто задурили себе голову).

 Отправлено: 13.05.17 10:47. Заголовок: 1987 год. Это дейс..

1987 год.

Это действительно был во многих отношениях переломный год - что-то изменилось, произошел тектонический сдвиг, и "история понеслась вскачь, стуча копытами по черепам дураков" (с) - А.Н.Толстой ГИПЕРБОЛОИД ИНЖЕНЕРА ГАРИНА. В то время, как бюрократ "со своим прощался кабинетом" в известном фильме 1987 года, мы обнаружили, что мир - большой и разноцветный, что 2+2 не всегда и не везде 4, что жизнь прекрасна и жить весело. Комедийность - как общий эмоциональный фон перестройки отличает эту эпоху от любой другой (лирическая комедия советской киноклассики в качестве отправной точки до откровенного сарказма в конце: "бронзовый лоб, гранитное тело - ну и гляди, что ты наделал!" - это группа ЗОДЧИЕ о Ленине уже в 1991 году). Медийность эпохи была на высоте: как-то раз, помню, смотрел "Вокруг смеха" - две части передачи разделял выпуск новостей, а я не переключил регистр на восприятие политической новостной программы - так и воспринял, как часть юмористической программы (большой разницы там не было). Возродили КВН, в новостной программе "УТРО" (чистейшее подражание СНН) уже мелькали оккультисты с их наглостью "право имеющих", появились наши питерские (Ленинград уже никто всерьез не называл Ленинградом, а мой друг, битломан, в шутку предложил переименовать в Леннонград) "600 секунд" (сначала было, однако, 300 секунд). Гласность - наше право (мне и в голову не могло прийти наличие чего-нибудь "непознаваемого", я никогда не был агностиком), наличие разных точек зрения - доказательство множественности миров, экология - естественно, разоружение - необходимо (человек, читающий Ремарка и Гарсия Маркеса, разве он может располагать всю мировую историю между двумя датами на памятнике "1941-1945"? - вся эта раннеперестроечная истерия последнего советского военного юбилея как-то прошла мимо меня уже тогда, а ведь были люди, которые заявляли, что им ПОНРАВИЛСЯ фильм "Иди и смотри"). Столкновение двух миров (телемосты) должно было прекратить "вражду племен", ведь коммунистический и либеральный универсумы имеют слишком много общего - и тот, и другой просвещенческого происхождения (Французская революция, др.) и одинаково далеки от темного логоса посконного патриотизма (появившиеся в этот период на телеэкранах первые патриоты поразили меня своей унылостью, или как это по-немецки... Weltschmerz, мировая скорбь).

Если нужен какой-нибудь общий стиль эпохи, то эпоха перестройки - это стандарт молодости, даже юности. "Легко ли быть молодым?" следовало переснять под названием "Легко ли не быть молодым?" Можно было стать романтическим музыкантом (курехинско-киношные перспективы), облечь себя в какую-либо контркультуру (благо выбор оказался широк), на худой конец ухватить какую-нибудь тенденцию (политическую, экономическую, информационную - именно в это время программирование из увлечения чудаков-энтузиастов стало очень доходным промыслом). Но я не умел ни петь, ни играть, ни сочинять музыку, ни даже рисовать, а двойка по математике закрыла путь в ряды молодых компьютерных гуру а ля жюльверновские инженеры следующего десятилетия. Зато я умел сплетать слова, и был энциклопедистом во всем, что касалось общественно-политической сферы - не совсем равноценная замена, но все же. В своей школе и своем классе я естественным образом состоял в неформальном кружке из 10 человек (30% девочек), который объединил детей советского интеллектуально-служилого класса (учителя, офицеры, врачи, инженеры), отличался кандидатским минимумом живого воображения и напоминал тайные общества и ордена в британских колледжах. Я сменил фехтование на большой теннис, а мои друзья (как обычно, высокой пробы) отличались не меньшей оригинальностью. Мы изгнали из школы неприятную училку, оскорблявшую учеников - и поделом ей! (я написал нечто вроде манифеста для преподавательского состава со ссылками на "естественное право" и Руссо, этот манифест покорил сердце - к сожалению, только сердце, а не все остальные органы - моей одноклассницы; моя любовь 1987 года осталась безответной) и вообще выглядели перспективно. Кстати, почти все мы родились не в Питере (один так вообще мотался с родаками по гарнизонам), следовательно, наш кругозор был широк. Но моя коммуникабельность позволяла мне одновременно дружить с латышским националистом (до поры до времени он скрывал свои взгляды) и убежденным сталинистом (нас сближала общая принадлежность к гэбэшному клану). Когда в конце года мы целым вагоном отправились на экскурсию в Таллин (тогда еще с одним н), наша классная дама серьезно нас предупредила, чтоб вели себя как за рубежом. "А как это - за руб ежом?" - переспросил мотавшийся по гарнизонам.

Наша ракета взлетала в предновогоднее небо, и впереди было еще интереснее.

 Отправлено: 13.05.17 10:49. Заголовок: 1988 год. В 1988 го..

1988 год.

В 1988 году отмечалось то самое пресловутое 1000-летие крещения Руси, с которого, собственно, началась деградация совр. России. Отчасти на основании знаний, отчасти интуитивно я понял, что это - омерзительное событие, и высказался резко против. На основе нашего школьного "тайного ордена" мной создана неформальная группа (тогда в СССР неформалом был всякий мыслящий человек) - Интеллектуально-Атеистический Клуб во главе с собой самим. Не все члены нашего круга разделяли мою радикал-атеистическую позицию, но ради проформы примкнули все. Зато мы поддержали Горбачева против Лигачева в ходе XIX конференции КПСС - мы с другом (впоследствии ученый-филолог, специалист по сербо-хорватскому языку) напечатали листовки и рассовали по почтовым ящикам обывателей. Будучи летом опять в Молдавии, я создал там филиал Интеллектуально-Атеистического Клуба, а будучи в Киеве, пытался установить контакт с аналогичной структурой, существовавшей в это время в столице УССР.

Но заниматься отжившими верованиями самой отсталой части советского общества - отнюдь меня не привлекало. В 1988 году я сочинил три проекта Конституции реформированного СССР (самый первый включал пятипартийную систему корпоративного типа - каждая социальная группа: рабочие, крестьяне, интеллигенция имели собственные партии, представляющие их интересы, плюс партия зеленых и Атеистическое Общество). Государственный флаг также должен был измениться -


Атеист-Штандарт (значок атомной электростанции - sic! - должен был стать эмблемой официального атеизма).

В целом конституции описывали нечто вроде т.н. "югославской модели" с учетом модные тенденций (борьба с бюрократизмом - сокращение аппарата управления в 10 раз, жесточайшая борьба с преступностью (целая глава Конституции была по сути Уголовным Кодексом) - сказывалась наследственность: Токмачская колония в Запорожской области, которой мой дед руководил пару лет, действует и по сей день, снижение возраста брачности, избирательного и трудового права до 14 лет - Мао Цзе-дун прав: миром должны править молодые). По правоведению у меня тоже была твердая пятерка. Но, как у хайнлайновских пасынков Вселенной, продиравшихся к реальности сквозь скорлупу предрассудков, реальные размеры Космоса еще только смутно забрезжили в моем сознании. Во всяком случае, когда я получил две весомые рекомендации - директриссы и военрука (а я был из числа тех учеников, которых преподавателям иногда хочется назвать по имени-отчеству) - для вступления в комсомол, я пришел, понаблюдал, подумал... и отказался вступать с формулировкой: "Вас тут скоро на фонарях перевешают - что у меня общего с вами?" Я не был лидером (скорее уж подстрекателем-заводилой), но большая половина класса последовала моему примеру (как-то раз после наша классная созывала всех комсомольцев - немного их было - на какой-то субботник и позвонила мне лично и пригрозила "исключением из комсомола", если я не приду, на что я заметил, что "чтобы быть исключенным из комсомола, надо, как минимум, там состоять"). Что ж поделать, у меня всегда было чутье на политическую дохлятину (в этот раз оно тоже меня не обмануло), и я всегда бежал на пару лет впереди.

На основе Интеллектуально-Атеистического Клуба было создано "теневое правительство" - все, как положено: президент, министр обороны, а я был "государственным секретарем" с широкими полномочиями. Мы (с игрушечными пистолетами) ходили вокруг здания местного Райисполкома, обдумывая, как его лучше захватить и выдвинуть миру и городу наш манифест прекрасной юности. Министр обороны (тот самый, который в предыдущем посте мотался с родителями по гарнизонам) сказал, что в случае штурма захваченного нами здания спецслужбами успеет пустить последнюю пулю себе в лоб. Я заметил, что я сдамся в плен, чтобы толкнуть на суде громовую речь. Да, я всегда был экстремистом - и в 11 лет, когда мечтал мчаться в красноармейской атаке на белогвардейский Крым, и когда в 14-15 вместе с героями Виктора Гюго оборонял баррикаду ("Идиллия улицы Плюме и эпопея улицы Сен-Дени" - прекрасно сказано!) Ошибаются те, кто считает, что оранжевые (бежевые, серо-буро-малиновые) революции придумывает какой-то госдеп. Куда госдепу до Виктора Гюго! До обычной советской книжки про баррикады Пресни, про революционера Фиделя и т.д. Мне своей "Революцией" сбоку подпевал Шевчук.

Наступало веселое время шумных дней-рождений и интеллектуальных игр. Я еще раз влюбился - и тоже неудачно (впрочем, я не Клим Самгин, чтобы домогаться много лет спустя своих гимназических возлюбленных; если мне кого не хватало тогда, так это моих будущих жен, которые все немного годились мне в дочери; как-то раз спрашиваю свою четвертую жену (18-летнюю студентку медвуза): "вот представь: тебе - 12, мне - 14. Римское право! Navigare necesse est" - "Звучит угрожающе. Я была девочка-припевочка" - "Я бы давал тебе списывать... только не математику! познакомил бы со своими друзьями...") Как это не странно, но в 1988 году я - четырнадцатилетний - мог, в принципе, содержать семью (алименты, полагавшиеся мне от моего родителя (он занимал должность замначальника Главленинградспецстроя) за годы перестройки выросли с 90 до 150 рублей в месяц - из них мне выдавался 1 рубль в день на карманные расходы; мог бы и больше получать, но я был слишком горд, как испанский идальго, чтобы что-нибудь просить, а никакими предпринимательскими талантами не обладал, и поэтому покупка мной брошюры Н.И.Рыжкова "О кооперации" М.,1988 носила сугубо теоретический характер).

Из книг, прочтенных в том году, наибольшее впечатление произвел Гарсия Маркес "Сто лет одиночества", из фильмов - "Зеркало для героя" и "Новые приключения янки при дворе короля Артура". Будущий филолог-сербохорватник дал мне почитать учебник по марксизму-ленинизму символического 1984 года издания, и я получил какое-то патолого-анатомическое ощущение от препарирования "призрака". В декабре 1988 года из разговоров взрослых я узнал, что СССРу жить осталось недолго, и, сопоставив это с имеющейся у меня информацией, пришел к выводу, что так оно и есть. У меня не было и не могло быть иной альтернативы, чем независимая Украина - даже подсознательно, когда я обозревал огромную карту Украинской ССР (с Молдавской ССР), подаренную мне в детстве, и все было прекрасно, колоритно, вещественно (как у Ремарка и Брехта), а к северо-востоку начиналась дурная бесконечность РСФСР...

 Отправлено: 13.05.17 10:51. Заголовок: 1989 год. Это был б..

1989 год.

Это был большой, продолжительный, максимально растянувшийся год. Время психологическое, политическое развертывалось внутри до бесконечности. Кестлеровский Рубашов дождался поднятия воды общественных настроений в шлюзах: в декабре это была уже совсем другая страна, чем в январе. Общественно-политическая тематика грозила вытеснить лично-бытовую:

январь-февраль-март - забастовки, митинги, акции по всему СССР, массовое создание народных фронтов и прочих движений.
апрель - столкновения с человеческими жертвами в Тбилиси.
май - начало I съезда народных депутатов СССР.
июнь - столкновения на национальной почве в Закавказье и Средней Азии.
июль - шахтерские забастовки.
август - массовые акции протеста в связи с 50-й годовщиной пакта Молотова-Риббентропа.
сентябрь - количество некоммунистических и антикоммунистических организации превысило количество просоветских клубов и фронтов.
октябрь - ноябрь - революции в странах Восточной Европы.
декабрь - независимость КП Литвы и разрушение азербайджанскими активистами советско-иранской границы.

Политизация достигает апогея. С каждым месяцем общественные настроения сдвигаются от умеренно-советских к антикоммунистическим. Мои убеждения уже в начале года: добровольный раздел СССР, проведение свободных выборов, проведение экономических реформ, профессиональная армия, полная деидеологизации, недопущение влияния религиозных организаций на общество и политическую сферу. Наш географ, собиравшийся баллотироваться в местные депутаты (куда он и попал в следующем году), провел конкурс политических программ для себя на заметку - моя победила с большим отрывом. В феврале я впервые участвую в антикоммунистическом митинге. Осенью пишу листовки и плакаты в поддержку Собчака и расклеиваю их в окрестностях школы (разговор с директриссой (наш "Горбачев-в-юбке") - карикатура на конфликт поколений, на самом деле идейные расхождения). Возвращаюсь с последнего звонка 25.5 -


вот, кстати, наша веселая компания на выпускном после восьмого класса (я - в центре композиции) - уселась за стол президиума -

вижу на лавочках у каждого подъезда пенсионеров с радиоприемниками, откуда пыщет материя истории. Исторические даты - да, пожалуй, я, мы осознавали, что живем в исторический момент. Внутри даты время расширяется, за пределами - сжимается, становится лишь приложением к главным событиям (наверное, именно здесь я научился проживать за какой-нибудь месяц несколько жизней, и поэтому аргумент быстротечности человеческого существования для меня ничего не значит).

"Горячее лето" 1989 года застает меня под Одессой (мои родственники - офицер Северного флота с тетей - в гостях у львовского сослуживца, чей отец взял в аренду (кооперация мало-помалу развивается) целый пансионат на берегу Черного моря). Опять два неудачных курортных романа с ровесницами, зато в день смерти А.А.Громыко убеждаю дядю, что пора переходить на нашу сторону - время не ждет (первый мой сценарий демократической революции, написанный под впечатлением в декабре 1988 года, относится к лету 1990: одновременное восстание в Прибалтике и на Украине, дальше в основном опять (!) югославский сценарий). В Киеве (продолжаю путешествать по родственникам) думал задержаться до конца лета, но шахтерские забастовки заставили засобираться (ходили слухи, что забастуют железные дороги, а летать на самолетах терпеть не могу). По возвращению смотрю сериал "Спрут" с Коррадо Катани и рисую первую карту-набросок будущей демократической Европы (до свержения Хонеккера и Чаушеску еще три-четыре месяца) - почти все угадал.

1 сентября, перескакнув из 8 в 10 класс (очередная школьная реформа), иду в гимназический историко-литературный класс - чуть ли не первый в Питере. Одновременно начинаю посещать Малый философский факультет при ЛГУ: настоящий информационный взрыв. Идеи Платона, категории Аристотеля, типы восприятия времени, диалектика не только по Гегелю, Фихте. Читаю ФРАГМЕНТЫ РАННИХ ГРЕЧЕСКИХ ФИЛОСОФОВ М.,1989 и определяю себя в качестве досократика-материалиста. Итоговый реферат-доклад в мае 1990: Концепции естественного договора и их актуальность в наши дни. Там же заодно свел знакомства с парой очень интересных людей, в т.ч. с одним (в будущем) из ведущих специалистов по истории и современному состоянию международного левого движения Р.В.Костюком - http://ru.wikipedia.org/?oldid=81246462 Начал составлять информационную базу по неформальным организациям (сейчас в ней содержится информация о 17000 политических организации России и Ближнего Зарубежья от декабристов до наших дней).

Тем временем революция стучится в двери: расстрел Чаушеску лишь добавляет веселья. Разнотравье музыкальных стилей и контркультур, но я не примыкал ни к одной, хотя мне нравился Кинчев в эпоху до обретения им веры, Шевчук и малоизвестная ныне группа "Черный кофе". В романе "Война и мир" больше всего понравился Пьер. КВН: "По России мчится тройка - это наша перестройка". Тетя: Вот замечательно, почти назвали всю тройку. Талоны на сахар. Веду чрезмерно умную девушку с малого философского в кино на "Ассу" и "Черную розу".

 Отправлено: 13.05.17 10:54. Заголовок: 1990 год. Если бы о..

1990 год.

Если бы останавливать время, я по многим причинам, предпочел бы 1990-й. Где-то в середине лета. Год, многое изменивший, но лишенный символизма а ля взятие Бастилии 1989-го и водораздельной симметрии 1991-го.

Мои кругозор стремительно расширяется. В последних двух классах гимназии мне очень повезло с преподавателями литературы и истории, они, несомненно, были лучшими преподавателями района, а тут уж развернулись, учитывая специализацию. Я забросил теннис и восточные единоборства, которыми занимался весь прошлый год в формате у-шу, но зато мог проанализировать эмигрантскую брошюру, сопоставляющую революцию 1917 и Смуту XVII века, а журнальная эпоха превратила литературу в самый инновационный предмет: мы открывали целые континенты. В центре моих интересов Булгаков, Набоков, символисты, акмеисты, футуристы - мое крайне негативное отношение к коммунистическому режиму усугубилось по причине роли оного в жизни этих людей. Бунинские дневники стали окончательным приговором. И здесь же - приправа мировой литературы: ИССЛЕДОВАНИЕ ОДНОЙ СОБАКИ Кафки, интервью Гарсия Маркеса, ИСТОРИЯ ФЛОРЕНЦИИ Макьявелли, ГАРГАНТЮА И ПАНТАГРЮЭЛЬ Рабле (вообще год выдался очень раблезианским). Само собой, мои сочинения были лучшими в школе, но временами я переигрывал самого себя - там, в будущем, в апреле 1991 - я написал пробное итоговое сочинение по литературе в виде 20 кратких афористических очерков, посвященных 20 русским писателям, начиная с Пушкина и кончая Булгаковым, по 3-4 фразы а ля Розанов в "Опавших листьях"; в наше время Дм.Быков называет это "постмодернизмом" (бедная литераторша долго думала над тетрадью, исписанной моим печатным полуготическим почерком, которым я начал писать после полового созревания, и которым мне, в конце концов, разрешили писать в школьных тетрадях... поставила четверку; так не годится все-таки! но я играючи исправил ее на пятерку уже в ходе выпускного экзамена: мне попался билет 1. Творчество А.А.Блока (Блок в тот год с какой-то завидной регулярностью попадался мне на вступительных-выпускных четыре раза). 2. Антиутопия в советской литературе - выяснилось, что я только что прочел МОСКВУ 2042 Войновича - дал почитать сербохорватник (до тех пор лишь ее отдельная глава - Безбумлит - выходила в Литературке), а никто из преподавателей не читал, и меня пришли слушать все, кто занимался экзаменом; одноклассники в это время под шумок списывали, так что все были довольны.

Прочтение ОСТРОВА КРЫМ Аксенова вызвало в качестве ответной реакции сочинение мной летом 1990 года очередного футурологического романа (ФБП - фантастика ближнего прицела), посвященного 2008 году. Земляничные поляны раннеперестроечного оптимизма сменились тяжелым роком переломных эпох. По метасюжету выходило, что Горбачев должен дотянуть новое мЫшленье и прочие свои ноу хау до 1993 (мой прогноз декабря 1988 о революции в 1990 не оправдывался), потом происходит восстание демократов в Москве с одновременным фактическим выходом всех западных республик из СССР, но часть военных сохраняет верность Союзу, на территории РСФСР начинается вялотекущая гражданская война между 10-15 группировками, и постепенно страна превращается в груду развалин (см. Луганда-Домбабве). В 2008 году война все еще продолжается, но мировое сообщество приняло решение о введении сил ООН. Те инвестиции, которые в нашей реальности получила Россия, здесь шли в восточноевропейские страны, и они (прежде всего Польша и Украина) переживают экономический расцвет, приближаясь по уровню жизни к Западной Европе. Сюжет: переживающий кризис среднего возраста 36-летний сценарист (не смотря на 16 лет, кризис среднего возраста у меня получился блестяще) приезжает из украинского Крыма в Киев, чтобы жениться и остепениться. К этому роману примыкала небольшая повесть, в которой трое друзей (один - бродячий философ) бесцельно путешествуют по развалинам России (должна была сочиниться в конце года). Развитие оборачивалось апокалиптикой, концом света в отдельно взятой стране.

То, о чем в 1988 году можно было мечтать, как о сне, оказывалось явью - декларация о суверенитете России, декларация о суверенитете Украины, блокада грузинскими монархистами железной дороги, переговоры Горбачева и Коля о будущем ГДР, я слушаю по радио "Голос Америки" политические и литературные передачи. Громада рушилась удивительно легко, оставалось лишь переступать через обломки - "лучшая часть меня избежит похорон" (рус. перевод - "нет, весь я не умру!") О каком сохранении СССР могла идти речь, если он казался мертвой кожей, сползающей со змеи? Столбовая дорога человечества, с которой не сойти. Мир - гомогенное образование, и это хорошо, потому что неудачный вариант развития не фатален, всегда есть возможность подключиться к другому источнику энергии. Иные правила игры. Плюрализм обесценивает абсолюты. Человек опять (за неимением лучшего) становится мерой всех вещей. Я входил в пределы Серебряного века через дверь философии Бердяева, а он и за философа-то не считается, так, экзистенциалист.

После еще одной неудачи в личной жизни, летом 1990 года мне наконец удалось соблазнить крестьянку моих лет в Молдавии (возникает вопрос: почему такой интеллектуал, со зверски сильной фантазией, коммуникабельный (правда, при этом самодостаточный) и не лезущий в карман за словом человек так долго не мог достичь своей цели? все верно, но и я-то не лыком шит, поскольку мое существование интеллектуализировано, поскольку я - "мыслящий орган Природы", как сказал один из персонажей Горького, то никакое мещанство, филистерство, обычная жизнь обычных людей меня не привлекают и не могут привлечь - у меня свои вкусы). По возвращению в Питер (город встретил меня двумя огромными очередями, извивающимися в форме знаков вопроса на Автово - табачный кризис...) я обнаружил, что на меня положили глаз младшеклассницы из нашей школы-гимназии (нет, не младшеклассницы, а из более младших классов, точнее из девятого; оказалось, вот уж не знал, что у девчонок бывает обыкновение делить между собой мальчиков старших классов и... хотя я привык сам выбирать, кого любить, и кому меня любить, я познакомил девчонок с собой и своими двумя друзьями - после выпускного 1989 многие мои друзья - члены нашего "ордена" - как-то разбрелись по спецшколам, один даже был в спецшколе при Дворце пионеров, но у меня уже были новые друзья (один - трагически погиб в 1997, другой сейчас - ведущий программист Ленэнерго, когда мы встречались недавно, с презрением говорил о политической системе совр. России, с охотой о своих путешествиях по Англии и Японии, но пожал плечами на мое предложение (не без задней мысли) основать издательство), жизнь продолжалась, и мы были счастливы: программист уже свинчивал свой первый компьютер и не без гордости демонстрировал мне домашний осцилограф, подсоединенный к магнитофону). Но к концу года я подрался на дискотеке, отрастил бороду и придумал новую религию...

Стоп! О каком религиотворении может идти речь, если я - атеист? Быть может меня потянуло на неопанковскую "экзотику" в стиле "Писем мертвого человека", "Сталкера", "Посетителя музея" (веселье всегда ассоциируется с неистиной, а истина должна быть угрюма и безнадежна)? Тоже нет: мой горизонт по прежнему сиял красками ее величества реальности, я по прежнему был досократическим мыслителем, но я сделал попытку - если в нашей реальности религии появились после сократовского бунта против первоэлементов, то возможна ли "естественная религия" в обход Сократа (а заодно и Платона)? Получалась экологическая, почти даосская, немного гностическая смесь, вполне рукотворная... ладно, не буду забегать вперед - в 1991 год. А бороду отращивал исключительно из эпатажа (я прочел в очерке о философии Аристотеля, что он считал эпатаж свойственным человеку, и решил оправдать надежды великих древних). Директрисса, которую уже трудно было чем-либо удивить на шестом году перестройки, выйдя первый день после болезни в бодром настроении, была по настоящему напугана моим видом в темном школьном коридоре...

Талоны из сахарных превратились в мясные, табачные, водочные. Я менял табачные и водочные на мясные и бродил по букинистическим магазинам - запах книг приводил меня в такой же восторг, как героя Рэя Брэдбери. Неотягощенность прошлым уходила в прошлое, и 10000 лет человеческой цивилизации ждали меня.

 Отправлено: 13.05.17 10:58. Заголовок: 1991 год. Итак, пос..

1991 год.

Итак, последний год перестройки. Не стоит думать, что все было так плохо и безнадежно: по прежнему смеялись дети, восходило солнце и, не смотря на опасения экологов, растения и прочие среды даже производили кислород. Выражение "темные годы" всегда звучит условно. Глядя на мое религиотворение (см. предыдущий год), нельзя не заметить, что это была дань экологическому фундаментализму - одной из самых причудливых народившихся идеологий постсоветского (да, уже становящегося постсоветским) пространства. Завершилось это все вполне ожидаемым образом: помню, как сейчас, я ехал на собеседование по поступлению в вуз, и на выходе из станции метро "Невский проспект" на книжном развале (книжные развалы тогда возникали в самых неожиданных местах, причем наряду с Анжеликой в Берберии запросто можно было найти Шопенгауэра) обнаружил красный двухтомник Фридриха Ницше. Ницше в моем тогдашнем представлении был королем философов, и я моментально приобрел, проглотил, осмыслил. Пять дней непрерывного чтения перевернули все, и камня на камне не оставили от каких-либо попыток создания религии. И вовсе не потому, что уже есть у нас. Любая религия есть и будет – творение ее авторов, любой бог, творец, демиург и т.п. неизбежно создан по образу и подобию создавших его людей. «Узнаю льва по когтям», - сказал, кажется, Вергилий. В этом полное откровение любой религии; красоты, действительно, не скроешь. Мне определенно понравилось "философствовать молотом". Я передарил уже написанную "священную книгу" девчонке-однокласснице, в которую когда-то был безрезультатно влюблен (жаль, что не сохранилась - это был бы интересный памятник эпохи), и написал белым стихом "Майскую поэму" в стиле ницшеанства и шопенгауэрианства (как раз в мае 1991, попутно в силу своей коммуникабельности, свевши знакомство с питерским поэтом - членом Союза писателей; если стихи получались у меня и раньше, например "Баллада о разоружении":

Только Рейган в Белый Дом -
Лёня сразу прет в райком:
"Мы должны им всем сказать -
Мы не будем торговать!
Мы закроем краны с нефтью,
Не дадим памирской шерсти...

то в 1990-1992 писалось на духу - например в подражание Джону Китсу "Сонет девушке, приславшей мне лавровый лист!" - с многочисленными сатирическими аллюзиями на футбольный чемпионат 1990 года и гуманитарную помощь, или вот стихотворение 91-года (в ожидании на вступительном экзамене):

На экзамене моя краснокожая паспортина,
Меж всеми выделялась.
У всех - обложки гербовые,
У меня - картон темно-вишневый.
У все - орлы благородные,
У меня - что-то, на Горбачева похожее.
Я спрятал в карман широченных штанин...
Думаю купить с обложкой царской!

или вот - в адрес еще одной моей неудачи на любовных фронтах (1992):

Прощальные танки.

Солнце взошло,
Пушистый мячик
Кинут в небо;
Из Лазурного океана -
Над деревьями хурмы.

Тевтонец стоял,
Опершись на меч,
Пергамент сонетов в руке;
Роса на губах;
Потерян крылатый шлем.

Гордая валькирия
Взошла по радуге;
Сердце не дрогнуло,
Хотя рушились скалы;
Он смотрел снизу вверх.

Гордая валькирия
Отстранила руку;
Ее песня неутешительна;
Ее щеки бледны,
Ее губы - лед.

Скалы нефрита
Разрушены прибоем;
Но мир ясен,
И рады небеса:
Ее шаги на радуге.

Мой друг-сокурсник, впоследствии сотрудник Геральдической комиссии Вилинбахова при Эрмитаже, принимавший присяги президентов, и скончавшийся от воспаления легких в Париже в 2010 году, не мог не написать на это пародию:

Солнца мяч скакнул из моря,
Осветил опушку леса –
Бор осиновых рябин.
Только черный буревестник
Гордо реет над простором.

Вдоль по радуге небесной,
Дуя на руки сердито,
Шла валькирия,
Должно быть,
Вся продрогшая в ночи.

Встал, разбужен светом солнца,
И тевтонец гордо-черный.
Встал, пропел три раза «Аве!»
И пошел искать свой шлем.
Буря, скоро грянет буря!

Поэтический дар исчез только в 1993 году, когда наладилась окончательно личная жизнь, и я счел эту рокировку замечательной. Но вот что примечательно: принято считать Ницше "детским философом", которого читать разве что в 13 лет, но должен заметить, что это старческая т.з. (первый признак старости - тебя стала раздражать проклятая молодежь...), в большинстве своих выводов Ницше прав, и его оппонентов мы мерим по дюжине на тонну.

Однако, политическая жизнь не давала зевать. Шахтерские забастовки, сдуревший и переметнувшийся на сторону коммуно-патриотов Невзоров, "единственная боеспособная армия на территории СССР - это армия Нагорного Карабаха", опять антикоммунистические митинги, знаменитая политическая тусовка у Казанского - а вокруг замечательные белые ночи Питера и тикающие часы нашей юности. Если бы мне в 1991 году сказали, что я буду в 1996 году сожалеть о распаде СССР, я бы не поверил, но извиняет меня то, что в 2014 я окончательно убедился: юность была права. Я не голосовал в 1991 на референдуме (17 лет), но проголосовал бы против СССР (и сейчас тоже; Бердяев предлагал учитывать на выборах голоса давно умерших предков - а как быть с нашими прошедшими и испарившимися мирами?)

В 1991 году я поступал в вуз. Выбрал сразу два (тогда впервые можно было подавать документы сразу в несколько вузов, и конкурсы возросли пропорционально) - исторический факультет ЛГУ и культурологический факультет Института культуры. Мой диплом оказался, не смотря на весь эксцентризм, замечательным - почти все пятерки, кроме математик (астрономию я сдал на пять, хотя написал итоговую контрольную на церковно-славянском языке; бороду-то я (как Карл Маркс из анекдота), предположим, сбрил

но куда идейку эпатажа девать прикажете? а вот химию испортил: в контрольной на вопрос о Таблице Менделеева ответил, что Менделеев был тестем Блока и стал развивать эту тему; на выпускном по математике, убедившись в том, что ни одно задание мне не под силу, громко: "Пол-царства тому, кто даст списать! Ирина Владимировна, вас это тоже касается..." сосед слева (уже на экзамене по литературе): "Возьму-ка я тему "Социалистический реализм" - "Эх, хорошо, в стране советской жить!") Я сдал восемь вступительных экзаменов (в свое время В.О.Ключевский - в МГУ - целых шестнадцать), не добрал одного балла для поступления на истфак, зато поступил без проблем на культурологию - и это оказался мейнстрим следующего десятилетия (журфак все равно был недосягаем, а финэк... талант не тот). Параллельно читаю Фрейда, Чаадаева и подаренную мамой на выпускной "Игру в бисер" Германа Гессе, а когда сдал экзамен - пустота в голове требует простой фантастики: Хайнлайн, Андерсон, Азимов...

Но время не ждет. Август 1991. Я оказался на периферии событий - в Молдавии, у родственников. И когда нам надоело смотреть балет, моей маме мама моей уже далекой возлюбленной, ради которой я давным-давно дрался на дуэли, преподавательница молдавского языка в местной школе все перевела с румынского телеканала (ловили-ловили!) Я уже достаточно созрел для того, чтобы уйти в партизаны (экология!) и убивать гэкачепистов ("А что им? талоны на усиленное питание?" - спрашивает Глеб Жеглов). В конце концов: "падающего толкни!" - такое ницшеанство 1991 года. Мой дед - единственный во всей семье поддержал поначалу ГКЧП, но взглянув на трясущиеся руки Янаева, сердито уснул. Потом было длинное 22-е августа - мы ехали через всю Европейскую Часть СССР, а радио сообщало об арестах гэкачепистов, о повалении Дзержинского, о трехцветных флагах на флагштоках, вперемешку с популярной певичкой: "Уеду в Африку, где растут одни бананы. Уеду в Африку, где живут лишь обезьяны" - "Ну и уезжай!" - отозвалась маленькая девочка из соседнего купе.

Хотя мы поругались (уж не помню из-за чего) с другом-компьютерщиком, в честь свершения Великой Августовской Антикоммунистической Революции (моя формулировка) тут же помирились (он "в ночь с 18 на 22-е августа" работал на Конгрессе соотечественников и оказался в центре событий), отправились в гости к одной из тех девятиклассниц (см. 1990 год) и... приперся очень некстати ее придурковатый брат и вышвырнул нас. Но разве мог он испортить нам праздник? Не без удовольствия я наблюдал, как наш школьный военрук - "твердолобый" - мямлил что-то о том, что надо-де спалить все советские архивы, а "Горбачев-в-юбке" в ту же самую ночь подала в отставку...

В последнюю осень ни строчки, ни вздоха
Последние песни осыпались летом
Прощальным костром догорает эпоха
И мы наблюдаем за тенью и светом

Наступает новая эпоха, мой "роман взросления" подходит к концу. Но остается вопрос этим всем коэнам-прохановым: как вы собирались "сохранить СССР", что вы могли сказать мне, вон ему, миллионам таких же как я (ведь если я и был выдающимся, то это типично для эпохи), какие аргументы, кроме "Лебединого озера"? Согласных история ведет, несогласных тащит. Я шел всегда впереди.