Отправлено: 05.12.15 22:43. Заголовок: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА

"Перестройка - это перестройка" - так я ответил на вопрос тети в мае 1987 года, как я понимаю перестройку. Ответ был детски гениален: перестройка как явление советской истории самодостаточна и вовсе не обязана выполнять прихоти извне. Почему цветок прекрасен? Просто так.

Сейчас - 28 лет спустя - мне хотелось бы покопаться в оценках данного исторического периода. И начну я с Дмитрия Травина - нашего питерского публициста.


РЕЦЕНЗИЯ НА ТРАВИНА

В 2006 году в четырех номерах журнала «Звезда» питерский политолог и экономист Дмитрий Яковлевич Травин опубликовал свои «Хроники пореформенной России: от расцвета до отката».

http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/1/tra11.html
http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/2/tra10.html
http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/3/tra10.html
http://magazines.russ.ru/zvezda/2006/4/traq9.html

Писать о перестройке – коротком, но самом ярком во всей истории России (от полян, где князь Игорь собирал полюдье, до скучного провинциализма современного Нечерноземья) периоде очень сложно. Прежде всего, потому, что перестройка уже обнаружила и будет обнаруживать впредь неисчерпаемую способность к самоинтерпретациям (например, ее, совершенно обоснованно, можно считать – причем одновременно – и концом, кризисом, гибелью советской цивилизации им. Кара-Мурзы, и в то же время точкой ее наивысшего развития). Эти самоинтерпретации перестройки могут быть востребованы любым ее историком, приведены в соответствие с его (историка) убеждениями; потому-то и нет в России исторической науки западного масштаба, что убеждения историка слишком уж довлеют над его материалом; сам же себя историк может утешить только тем, что историю все равно все и всегда фальсифицируют, а чтоб не ошибиться, сфальсифицирует в качестве доказательства своей правоты сам, причем в открытую, нагло и осознанно. Как тут не завернуться в спасительную тогу материализма: бытие существует вне нас и наших знаний о нем. Также влияет время, его запросы (помню, как впечатлил меня анализ интерпретации причин ссылки Овидия на Понт разными эпохами: галантной, революционной, философской – об этом я прочел в 1991 году в предисловии к академическому изданию «Писем с Понта» в серии Литературные памятники). Травин написал это в 2006, но держу пари, сейчас он прошелся бы по своим заметкам с критическим карандашом. Я уж не говорю о том, что профессиональный угол зрения также будет оказывать самое негативное влияние на исследование, но тут уж никак – как в стробоскопе приходится рассматривать эту чашку с разных сторон.

Наверное, из всех, кто когда-либо писал об СССР (включая западных советологов – там тоже бараньих голов не меньше, чем в Институте марксизма-ленинизма), ближе всего к реальной оценке событий такими, как они есть на самом деле, подошел А.А.Зиновьев в своих раннеэмигрантских очерках. Но Зиновьев не выдержал «зияющих высот», рухнул, а когда его предмет приказал долго жить, расстроился, обиделся и начался «мстить» (как иначе объяснишь его «путинофилию» в последние годы жизни). Это даже неприлично и нелепо выглядит: вроде публичных оскорблений ученого-античника в адрес немцев за то, что их предки разрушили Римскую империю. Мне всегда хотелось продолжать держать марку зиновьевского подхода (хотя я не математик, а гуманитарий, и «марка» - это не какие-то принципиальные соглашения с тем же Зиновьевым, а просто свобода от фрэнсисбэконовских «идолов», увы, слишком далеко уводящих историка от предмета: у него нередко сначала Сталин – вождь мирового пролетариата, потом Сталин – русский православный император, а под конец русский православный император – вождь мирового пролетариата). Единственный аргумент, который мог привести Зиновьев (и его эпигоны в оплакивании СССР) – это личная заинтересованность человека, сидящего на бомбе, в описании тонкостей химических процессов, протекающих внутри бомбы при ее взрыве, но личное отношение к предмету исследования вообще противопоказано ученому, особенно, гуманитарию. В конце концов, все люди индивидуально смертны, но умудряются думать о чем-то еще.

Травинский очерк заинтересовал меня попыткой непредвзятого – именно в этой отрешенности от личного отношения (так трудно дающейся, кстати, верующим ученым в силу их обличенного (противоположного безличному миру атеистов) космоса – анализа перестройки. И во многое у него получилось. Хотя не везде, но ошибки человека, идущего правильным путем, гораздо интереснее, чем правота заблуждающегося.

Травин – журналист, и он неизбежно начинает свой очерк с эффектной сцены:

цитата:

Бывают моменты истории, концентрирующие в себе целые десятилетия. 19 сентября 1978 г. генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выехал на поезде из Москвы в Баку для участия в неком рядовом мероприятии, которое давно уже никого не интересует. Поздно вечером того же дня состав остановился в Минеральных Водах. Эта ничего не значащая церемониальная остановка, в ходе которой местный секретарь Крайкома должен был засвидетельствовать почтение партийному лидеру, спустя годы приобрела буквально-таки мистическое значение. Секретарем Ставропольского Крайкома КПСС был тогда Михаил Горбачев. Не пройдет и семи лет, как он сменит Брежнева на посту генсека. Впрочем, за этот короткий промежуток времени высший партийный пост поочередно займут еще два человека - Юрий Андропов и Константин Черненко. Что любопытно, оба они в тот момент тоже присутствовали в Минводах. Глава госбезопасности отдыхал на местных курортах и не мог упустить возможности лично представить Горбачева - своего молодого протеже - хозяину страны. А верный Устиныч, как обычно, сопровождал хозяина в поездке. По воспоминаниям Горбачева, встреча четырех генсеков - одного действующего и трех будущих - была бессодержательной. Брежнев, уже начинавший превращаться из жизнелюба и сибарита в несчастную полуживую мумию, больше думал о своем здоровье, нежели о делах Ставропольского края. Вялый Черненко, судя по всему, не думал ни о чем. Хитрый Андропов умышленно предоставлял инициативу Горбачеву. Сам же Горбачев, наверное, с непривычки несколько робевший, так и не смог расшевелить Брежнева.

Ох уж эти журналисты!.. Всегда считал, что погоня за дешевыми эффектами и символами только отвлекает от сути дела. Но, ладно, раз уж такое случилось, попробуем поиграть в предложенную Травиным игру:

цитата:

Итак, представим себе на минутку, что картина реального развития событий вдруг пронеслась перед глазами Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева 19 сентября 1978 г. Как каждый из них отреагировал бы на внезапно открывшиеся перспективы? Думается, Леонид Ильич был бы наиболее спокоен. Многое из увиденного он вряд ли бы понял, но, скорее всего, обстановка обретенного элитой олигархического комфорта доставила бы ему удовольствие сродни тому, которое он получал, завалив на охоте упитанного кабанчика. Константин Устинович с некоторым волнением стал бы изучать реакцию шефа, но убедившись в спокойствии Брежнева, принял бы свершающееся как должное. Юрий Владимирович в первый момент был бы очень раздражен. Система, выходящая из-под контроля и развивающаяся по присущим ей самой законам, никак не укладывалась в его голове. Претендующий на интеллектуализм, Андропов почувствовал бы себя ущемленным, как азартный игрок, проигравший принципиально важную партию. Впрочем, удовлетворение от растущей в последние годы политической роли "органов", наверное, несколько смягчило бы его гнев. В настоящем шоке пребывал бы лишь Михаил Сергеевич. Уж он-то в то время совсем не ожидал от себя ничего подобного...

А может быть, случилось бы нечто иное? Все четверо дружно заявили бы, что этого (распада СССР, краха социализма и т.д.) не может быть, потому что не может быть никогда – с той милой и неколебимой уверенностью в своей правоте, с какой православный патриот заявляет, что Россия не сегодня-завтра станет Великой Православной Самодержавной Монархией. Ведь прошлое не обязательно проигрывает будущему только на основании того, что прошлое не знает того, что знает будущее (это компенсируется, между прочим, тем, что будущее еще имеет недостаток забывать многое из того, что еще не успело забыть прошлое; а непонимание того, чем руководствовалось прошлое, приводит будущее в тупик исследования – перестает хватать данных). Существует классическая схема экзистенциализма: повзрослевший и (почему-то это считается синонимом) «поумневший» человек пишет себе самому в прошлое письмо, в котором покровительственным тоном разоблачает «ошибки юности» и «дает благоразумные советы». А что, если юный засмеет старого и выиграет у него спор, а его самого сочтет неправильным вариантом своей жизни? Но если все-таки четыре генсека не будут наивны, как православный патриот, и понимающе кивнут головами – это означает, что не все там (в 1978) было так просто, как нас пытается убедить в первом очерке Травин.

цитата:

Была ли у страны альтернатива? Этот вопрос часто задавали в конце восьмидесятых - начале девяностых. Сегодня, двадцать с лишним лет спустя после того, как Горбачев начал Перестройку, мы можем взглянуть на прошедшую эпоху другими глазами. Начнем с брежневского курса. В период переосмысления застойного режима сложилось мнение, что никакого курса в общем-то и не было. Дела шли самотеком, экономика перестала быть экономной, общество погружалось в бездну цинизма, а перевалившая за пенсионный рубеж верхушка уже "готовилась" к той "гонке на лафетах", которая началась в декабре 1980 года со смерти председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина. Пожалуй, с мыслью об отсутствии сознательно избранного курса можно согласиться. Брежнев даже с грамотой был не совсем в ладах, а уж в теориях развития общества вообще ничего не понимал.

И далее:

цитата:

Что же не позволило стране продолжить двигаться вперед "ленинским курсом" с брежневской спецификой? Обычно, когда ищут объективные причины наметившегося в начале 1980-х поворота, упоминают о падении мировых цен на нефть и эскалации гонки вооружений в период правления администрации Рональда Рейгана - наиболее непримиримо настроенного по отношению к СССР президента США. Так, в частности, Егор Гайдар отмечает, что "при радикальном - почти шестикратном (с ноября 1980-го по июнь 1986 г.) - падении цен на основные экспортные товары страна столкнулась с острым финансовым кризисом...". Судя по всему, эти факторы действительно существенно повлияли на царящие в умах советской элиты настроения. Но вряд ли можно говорить о том, что они имели принципиальное значение. Нехватка нефтедолларов, конечно, означала снижение возможностей для подкормки народа и, следовательно, дальнейшее падение популярности вождей, и без того уже ставших героями бесчисленных анекдотов. При демократии такое положение вещей опасно. Но было ли оно опасно при советской тоталитарной системе?.. Какое-то время мы полагали, что опасность существует. Мнение это покоилось на изучении революционного прошлого страны, на страхе, вызванном русским бунтом - бессмысленным и беспощадным. Ждали социального взрыва в 1992-1993 гг., когда людям, не вписавшимся в рыночные реформы, пришлось изрядно хлебнуть лиха. Ждали волнений после дефолта 1998 г., когда разом обеднела практически вся страна - от олигархов до одиноких стариков. Даже на волне неудач чеченской кампании, когда тысячи россиян стали жертвами бессмысленной бойни, многие опасались проявлений массового недовольства. Однако россияне каждый раз поражали аналитиков своей терпеливостью и даже индифферентностью, переходящей в пофигизм. Оказалось, что бунт - бессмысленный и беспощадный - это явно из другой истории, более сложной и пока что не до конца нами понятой. А в нашей нынешней истории падение жизненного уровня - еще не повод для революций. Или, во всяком случае, повод недостаточный. Так можно ли, глядя сегодня на эпоху середины 1980-х, сказать, что нехватка нефтедолларов объективно определяла наступление Перестройки? Если она что-то и определяла, то была, скорее, дополнительным аргументом для тех, кто стремился к осуществлению преобразований по совсем другим причинам. Примерно также можно оценить и фактор обострения гонки вооружений. В свое время, чтобы добиться паритета, Сталин вовсе не устраивал никаких перестроек. Напротив, он лишь туже затягивал гайки. Вся страна могла голодать, когда собирались средства на строительство военных (и полувоенных) объектов первых пятилеток. Целые районы могли отключаться от электричества, когда энергия требовалась создателям атомной бомбы. И ничего - народ терпел. Скорей всего, потерпел бы и в 1980-е, если бы власть в очередной раз решила закрутить гайки ради укрепления обороноспособности страны. Конечно, в век высоких технологий подобным образом соперничать с американцами нам было уже не под силу, но пару десятков лет назад таких тонкостей никто из советских вождей понимать еще не мог. Особенность эпохи состояла в том, что, прежде всего, сама элита не хотела сохранять систему.

Травин разводит далее руками и заявляет, что это «парадокс». Увы, парадоксально здесь не нежелание советской элиты продолжать застой, а странное непонимание самим Травиным советского менталитета (действительно, странно, ведь, когда рухнул СССР, Травину стукнуло уже 30 лет – мог бы и разбираться в таких материях).

Травин оценивает риски 1984 года с т.з. года 2006 года – года, столь примечательного, что автор этих строк вообще не смотрел тогда политических передач, руководствуясь доказательным принципом разоблачителей мировых заговоров: «И так все ясно». В 2006 году дождь нефтедолларов пролился над населением России, поход в ресторан, покупка машины, турпоездка уже не казались фантастикой, как в 90-е. То была эпоха практического материализма, с т.з. которой уровни революционности в доках и шлюзах мировой истории должны зависеть в обратной пропорциональности от удовлетворенности людей своей жизнью (хотя, как мы помним, Французская революция началась на фоне кризиса, куда менее серьезного, чем общеевропейский кризис начала XVII века или проблемы заключительного периода правления Людовика XIV). В 2006 средний «рысиянин» и не ждал большего, а впоследствии власть стала шантажировать его угрозой потери этих «завоеваний нулевых».

Нет, советский менталитет строился совсем иначе (и уж Травин мог это знать). Чего хотели люди нулевых? «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» - этот фаустовский афоризм отлично передает не только пожелания широкой публики десять лет назад, но и главную стратегию нынесуществующего в России режима. Когда я ознакомился с национально-иудаистическим менталитетом, меня неприятно удивила его (сравнительно с христианским, к примеру) смысловая замкнутость в области развития. Избранный народ исполняет заповеди. Если он их нарушает, его карают, и он – как маятник – должен возвращаться в «идеальное состояние»; враги захватывают «исконные земли», и их нужно возвращать, также возвращаясь к «первоначальному состоянию». И все, а по большому счету, как едко пошутил В.В.Розанов, разницы между местечковым Мойшей ХХ века и пророком Моисеем практически никакой. Но я несправедлив: это не иудаистическо-еврейская какая-то сущность; таков (замкнутый, неразвивающийся, стремящийся к замиранию – «изосоциозамыканию», как выразился двутел в романе С.Лема «Эдем») любой патриотизм – от патриотизма спрятавшегося в джунглях туземного племени до высокопарной мути сердобольных стратегов, которые нудят, а потом предлагают для спасения Родины самый дохлый вариант. Современной России некуда развиваться, отсюда и желание стерпеть все, лишь бы не было этого самого страшного изменения-развития. Для путина лично вообще важно не какое-то там развитие, или даже его отсутствие, а сохранение своей личной власти, под любым соусом и девизом, хоть на день.

Разумеется, советский человек мыслил иначе. В его сознании просто отсутствовали некоторые современные категории, но зато присутствовали другие. Во-первых, советский человек (таково уж завоевание революции 1917) никогда не мыслил категориями «элиты – массы». Это категория внесоветского мышления, и хотя лично для себя каждый отдельный советский человек желал чего-нибудь, скорее элитарного, чем массового, он мог всерьез обсуждать вопрос об обязанности главы государства и высших чиновников добираться до работы на общественном транспорте – и не только в 1990 году (поставьте такой вопрос перед современным… депутатом местного законодательного собрания, не то что перед министром, и вы сразу ощутите всю пропасть между советским и современным российским менталитетом). Причем, в полном соответствии с господствующим эгалитаризмом советская элита реально пополнялась от станка, а отпрыски высших руководителей (за редким исключением) вели самую заурядную жизнь, не смотря на то, что в СССР квазиинстинктом стало желание продвинуть детей на более высокий социальный уровень, сравнительно с родительским. Советский культ личности также понимается в наше время абсолютно неправильно. Это не была «традиционная любовь народа к царю». Это был совсем иной комплекс восприятий, базирующийся на революционной харизме (которую имели Ленин и Сталин, но не имели Хрущев или Брежнев). В СССР в Мавзолее побывали три человека – Ленин, Сталин и Котовский, и сторонники «монархической теории» должны и последнего зачислить в «традиционные иерархи». Во-вторых, никто в СССР 1978 года – ни элита, ни масса (а ведь между ними множество переходных групп, которые играют свои, очень важные роли в социуме) не согласился бы на «увековечение» застоя ценой отказа от изменения-развития. Та ностальгическая реакция, которая удивительным образом подвигала людей голосовать за Зюганова с целью «вернуть Сталина», родилась не ранее 1994 года и совсем в иных условиях. В-третьих, советский человек (вопреки утверждению Зиновьева) также умел мыслить дискретно. Одновременно самые упертые антисоветчики могли считать СССР самой неэффективной и отстойной страной, но и одной из самых высокоразвитых государств мира, и стоит лишь убрать коммунистическую надстройку, как… Это можно расценивать как инфантилизм эпохи перестройки, но он ничуть не более наивен по сравнению с желанием войти в советскую речку спустя 10-лет после ее полного обмеления или современного мнения, что один очень недалекий человек имеет «хитроумный план» и может «обмануть» весь мир, хотя бы потому, что высокодумные правители других стран погнушаются спуститься на уровень его примитива. СССР не для того создавался, чтобы увековечить застой, и «терпеливость» здесь совсем не при чем. В 1930-1940-х советский человек «терпел» вовсе не для того, чтобы увековечить застой, а ради прогресса, развития, которые считались имманентными признаками нашего социального строя.

Впрочем, можно пофантазировать на тему «долголетие Черненко» и т.п. Экономика СССР не знала бы того падения, которое пережила в 1990-х, но к 2000 году вместо половины американского ВВП, советский ВВП сокращается до его трети. По прежнему космос бороздят космические корабли, а пятимиллионная армия вооружена десятками тысяч ядерных боеголовок, но зато в провинциальных городах талоны на колбасу и масло, а импортные джинсы по прежнему стоят месячную зарплату. Нет безработицы, но каждый второй человек прогуливает и пьянствует на рабочем месте. Нет ни одной религиозной передачи по телевизору (три-четыре госканала), но вся (или почти вся) образованная часть общества ушла в иную реальность – любую: одни под видом Интернациональных бригад Эрнесто Че Гевары ловят фарцовщиков и теневиков и бьют им морды, другие объезжают Русский Север в поисках икон, третьи воображают себя средневековыми алхимиками или героями американской фантастики. Человек на партсобрании поет гимн КПСС, но думает о своей затерянной в центре Москвы изостудии с голыми натурщицами. И ведь потом все равно придется перестраиваться: не в 1985, так в 1995 или в 2005. Замкнутое сознание опять атакуют неумолимо тикающие часы истории.

В конце концов, советский человек полагал, что не он – служитель каких-либо «высших ценностей», а они – его бодрые кони, которых можно погонять в любом направлении. И в этом также отличие советского менталитета от «псевдотрадиционалистического», который прививается в России сейчас. Все это вместе взятое делает вариант общенационального «консервативного консенсуса» в СССР совершенно невероятным. А Травин с его «советами» затянуть пояса больше напоминает куратора из МВФ, чем вовлеченного в советский космос человека. Мемуары приближенного к Горбачеву Черняева ясно указывают, что уже в 1972 году советская элита поняла: развитие идет не так и не туда, куда хотелось бы. А ретрограды в любую эпоху СССР: от коллективизации до внедрения хозрасчета – представлялись широкой публике людьми глупыми и недалекими. Одной из причин вечного проигрыша консерваторов вполне можно считать эту неувядающую ориентацию на самых отсталых, что, по сути своей, уже есть проигрыш.